Еще у нас есть силовой жонглер — Юра Козупеев, (за глаза — просто Козупей), выступающий под псевдонимом Кузнец Вакула. Его внушительные мышцы уже немного заплыли жиром. Юре за сорок, на манеже он тяжело дышит, сильно потеет и, случается, попукивает — шутка ли дело, в последний раз он заказывал себе реквизит пятнадцать лет назад, но силы-то уже не те, что прежде, а на новые позолоченные шары и гири — денег нет. Юра хочет красиво уйти — отработать прощальный сезон если не за границей, то хотя бы в Москве, при полных аншлагах, но пока никто не приглашает, вот он и держится из последних сил — по-детски наивно полагая, что финал его артистической карьеры обязательно будет таким же блестящим и громким, как в свое время — дебют. Честно говоря, бывает жалко смотреть, как Юра работает свой номер: глаза наливаются кровью, колени дрожат, на шее вздуваются толстые синие вены — в движениях никакой легкости, только неимоверное напряжение и огромная усталость, а длинные рыжие косицы спутанных волос, торчащих из подмышек, блестя и переливаясь каплями пота в беспощадном свете софитов, придают Юриным движениям вялую комичность.
Что же касается смеха… Он звучит постоянно, когда на манеж выходит Сержик — наш коверный Серега Авдеев. Вот уж мастер! Жонглирование, эквилибр, свободная пластика, музыкальная эксцентрика — любой цирковой жанр ему по силам! Сержик замечательно играет на скрипке — старой, поцарапанной, расколотой и снова склеенной его золотыми руками. А какая потрясающая органика! Он абсолютно естествен — в каждом жесте и в каждой гримасе. Но…
Если бы не было этого извечного "но", Сержик давно бы уже имел ангажемент в Монте-Карло.
Пьет он сильно… Причем "сильно" — это очень мягко сказано.
Васильич запрещает Сержику выходить в город — он так и ночует в цирке, закутавшись в занавес. И все равно: стоит хотя бы на минуту ослабить внимание — а Сержик уже лыка не вяжет!
Итак, мы прибыли в Энск…
* * *
Я прекрасно помню все события, случившиеся потом, помню буквально по минутам — потому что не раз и не два старательно воскрешал их в своей памяти, пытаясь разобраться: где же она, высшая точка моей траектории?
Понимаете, вся эта история очень смахивает на обычное сальто: вот летишь спиной вперед, выше и выше, затем — раз! — и уже летишь вниз.
Но в точке переворота на какую-то ничтожную долю мгновения утрачиваешь ориентацию в пространстве и контроль над собственным телом — поэтому ее еще называют мертвой точкой.
