О, род князей Арцруни!.. Будь он проклят, этот род, породивший Меружанов!.. Какая неутолимая жажда власти и наживы!..
…Но ведь и я из рода Арцруни… При чем тут род?..
Как мне быть теперь?.. Неужели сидеть сложа руки? Нет, никогда! Надо мстить, и моя месть должна быть страшной, звериной, кровавой, такой силы, чтобы до основания сотрясти весь Васпуракан!.. Пусть рушатся крепости, пылают города, разоряются села, пусть люди говорят: „Все Арцруни таковы. Они всегда там, где надо разрушать и губить, там, где можно бесчинствовать; и если один из них действует изменой, коварством и клеветой, – другой не брезгует огнем и мечом, ядом и предательством“.
Что это я говорю… Господи! Извлеки из моего сердца эти муки, извлеки из меня дух ненависти и мести! До сего дня мне претило всякое зло, неужели же теперь, когда судьба лишает меня счастья и всякой надежды на благополучие, я опорочу свою совесть!.. Боже упаси! Лучше терпеть несправедливость, чем самому учинять ее. Нет, Гурген, не забывай того, что говорил в юности; пусть твой отец умер от изменнической руки отца Ашота, но ты не изменил никому, не стал братоубийцей. Пусть у тебя отняли твое наследство, твои вотчины, ты не захватишь чужого состояния… Но что сделал со мной его сын!.. Лучше бы он убил меня, чем нанес такой удар, разбив мне сердце и отняв мою Эхинэ!.. Нет, нет, слезы Эхинэ, страдания Эхинэ для меня горше всего. Но она осталась мне верна. Ведь неизвестно, что было написано в письме. Ей, несомненно, сказали, что Гурген умер… Несчастная Эхинэ!.. Она оберегла память обо мне в своем сердце, и чтобы только избавиться от насилия князей Арцруни, отдала им все свое состояние, вышла за князя Андзевского и навсегда похоронила себя в горах его княжества».
Так, говоря сам с собой и тяжело вздыхая, провел Гурген на берегу озера долгие часы. Ему стало немного легче, но отравленная стрела глубоко сидела в его сердце.
В это же время в одной из комнат нижнего этажа Хурен беседовал с женой, сыновьями и невестками, которые с нетерпением ждали его рассказа. Жена Хурена, как старшая в доме, расспрашивала мужа:
– Что, Хурен, разве этот князь Гурген не брат князя Ашота Арцруни? Кто же он тогда? Говорят, когда ему открывали ворота, он назвался Арцруни. Красивый, статный мужчина приезжий князь.
– Нет, Седа, князь, хоть он и Арцруни, но это внучатый племянник князя Ашота, дед которого убил его отца, князя Апупелча, чтобы овладеть его состоянием. Тогда наш князь Ашот Рштуни – да упокоит бог его душу, – человек умный и уважаемый, взял к себе сироту, десятилетнего сына князя Апупелча, Гургена, и воспитал его, как родного. Наша княжна и он росли и играли вместе, как брат с сестрой. Я не раз брал их кататься верхом или на лодке по озеру. Наша княгиня после смерти князя, несмотря на протесты князей Арцруни, пожелавших взять Гургена, не отдала им мальчика. Княгиня была умной женщиной. «Отца убили мечом, теперь отдать им сына, чтобы отравили ядом? – говорила она. – Нет, пока в доме князей Рштуни есть кусок хлеба, я этого мальчика буду растить, как сына. Князь перед смертью поручил его мне, и воля его для меня священна». Так семь лет он прожил в этом доме, как брат княжны, и мне казалось, что их хорошо бы поженить, но юный князь уехал в Грецию. И вот теперь неожиданно вернулся. Очень горячий молодой человек. Не знаю, что с ним стало, то ли голова разболелась у него в тепле, не пойму, но вот вышел в этот мороз на пригорок и ходит там взад и вперед. Велел оставить одного…
