Церковь была в оппозиции у государства, значит, ближе к народу. Государство – есть аппарат насилия, а церковь несёт веру, добро и любовь. Сегодня церковь заодно с государством, а народу от этого не легче. Опять же приходов было меньше, и все в местах людных расположены. Теперь же отдали нам церкви заброшенные, кого-то посылать надо и туда. Борьба тут внутренняя разгорается, а веру нельзя делить. Уехал я от всего этого. Кто мы? Вот главная мировая задача, главное чудо света, еще не открытое. Посмотрите вокруг и подумайте, к какому лику святых можно отнести лучших из нас? Только к последнему: мученики, страстотерпцы и исповедники, великомученики, священномученики и преподобные до многострадальцев. В кого ни ткнешь – в россиянина попадешь, а выбора нет. А кто в этот лик-разряд не попадает, тот непременно антихрист. Ведь кто такие большевики? Это одуревшие от произвола чиновника люди, которые захватив власть и не зная, что с этой властью делать, усилили все ее дурные проявления. По сути они вернули России знаменитый лозунг: «За Веру, Царя и Отечество», разрушенный в 1917 году церковью признанием временного правительства, а в их лице узурпаторов царской власти, а большевики дали вместо царя вождя. Имела ли церковь право на это? Имела ли церковь право разрушать? Итоги страшные, вы это знаете. Можно допустить, что сегодня происходит не то же самое, что и в начале 20 века, но имеет ли церковь право «вертеться» на 180 градусов, говоря, это вам гоже а это вам не гоже, в угоду каких-то третьих сил между собой и народом. Я не понимаю этого, поэтому и здесь. Может это слабость, но я уже приехал. Прощайте, молодой человек».
Кто-то выходит, кто-то заходит, а поезд стучит по рельсам.
– Скучаешь, командир? А ты посмотри на меня, и станет веселее. Я себя все с Чеховым сравниваю. Он был врачом, и я врач. Он приходил в ужас от того, то видел, и я прихожу. Он согревал свою душу юмором, и я в самые тоскливые дни смеюсь сквозь слезы. Ты, например, что-нибудь слышал о реабилитации? Ага, нет, однако. Это когда все, ты уже дошел до предела, навоевавшись на войне, насидевшись в тюрьме, належавшись в больнице, и вернулся вроде как в нормальную жизнь и не можешь себя к ней приспособить. Вот тут-то и должен появиться врач – реабилитолог, который должен примирить тебя с этой нормальной жизнью. Но весь ужас в том, что нормальной жизни в России нет. У нас надо реабилитировать всех.
Больше того, оградить от нас всех остальных, закрыв, к чертовой матери, опять все границы. Привезите сюда, однако, иностранца и скажите ему, что это навсегда. Все, его сразу же надо реабилитировать для его западной дохлой свободы. Но если его не пугать, а просто дать ему пожить здесь год-два, то это уже будет наш человек, навсегда потерянный для них. Права, человеческие права! Не быть убитым, не быть голодным, иметь жилье и работу, не быть без вины, виноватым. Это права? Убивать, сажать. морить голодом, не давать – вот право человека. Воля, воля у нас. Будь злей, хитрей, если хочешь жить, и никаких запретов. В этом Россия, в воле. Это манит, в этом ностальгия. А раз есть ностальгия, значит, у нас не так уж и плохо. Там, за «бугром», нам не хватает воли. С воли да на свободу. Россиянина – да в загон, где все поделено, все расписано, ешь, пей, только ближних не трогай. Богатство богатым, сытость остальным, и нету места главному живому делу, жить как хочешь, нет воли на одурь. А в России все это есть. Понимаешь, есть. Мы самые живые из всех народов, и лица у нас самые симпатичные, если, конечно, не синюшные от пьянства. Мы вольные. А вот и мой вольный город Борзя. Будете у нас, заходите.
