Когда мы, гомоня и препираясь, добрались до мыса, мы увидели оттуда две качающиеся на воде точки: к берегу кролем плыли учительницы. Назавтра на пляже, когда в урочное время они проходили мимо нас перед своим парным заплывом, мы лишь перемигнулись за их спинами. А вскоре эти пловчихи куда-то исчезли: то ли их на островке спугнул кто-то по-настоящему, то ли просто пришел им срок уезжать.
В Мичуринском, крупном поселке с каменной школой, был даже стадион с трехдорожечным гаревым кругом. Однажды после каких-то местных соревнований я попросил задержавшегося на стадионе физкультурника с секундомером на шее засечь мое время на стометровке, тем более что деревянные стартовые колодки были еще на месте. Физкультурник согласился. Он встал с секундомером на финише, а Гарик с красным флажком — на старте. «На старт! Внимание! Марш!» — Гарик сделал отмашку, и я в одиночку помчался к финишу.
— Одиннадцать восемь, — огласил мой результат физкультурник, — в шиповках было бы быстрее. — И пошел к своей школе, прихватив пару колодок.
Одиннадцать восемь! В тапках! Все-таки я «вышел» из двенадцати секунд, и второй разряд в городе сделаю обязательно! Только изволь, брат, тренироваться и соблюдать режим!
Стихов в это лето я практически не писал. От «чердачной» поры сохранилось одно стихотворение, которое я даже не предал огню в день архивного сожжения. Стихотворение называлось «Утренний сон» (первый сон из череды «снов» — жанра, любезного моему — сердцу). «Снится мне наш старый дом На углу Садовой. С другом верным мы идем, Ко всему готовы. Там живет моя зазноба — Лет тринадцати дитя. И ее похитить оба Мы решили, не шутя…» Друг— это, конечно, Гарик, а «зазноба» — девочка с Инженерной, всегда мне нравившаяся. Сон развивался так. Мы звоним в двери, но вместо девочки Марины нам открывает ее невесть откуда взявшаяся там женщина, тоже из нашего дома, но из другой квартиры. И эта посторонняя женщина с ходу вцепляется в меня со словами: «О спаситель юный мой! Как ждала тебя я. С затаенною тоской время коротая! Мужа знать я не желаю Больше ни минутки! Жизнь тебе свою вручаю И своей малютки!..» Я чрезвычайно поражен ее словами, но вынужден исполнить ее желание. Я на руках выношу из квартиры «младую мать», которая в свою очередь держит на руках младенца. При этом мать жарко лобзает меня, спасителя. Но вдруг — грохот, дым, и на руках у меня уже не они! «Что такое? На руках В голом состоянье — (Ну-ка, мой представьте страх) — Уж не то созданье. Романтизма тут уж нет. Спрашивает в очи: Есть ли деньги на билет — Ехать с нею в Сочи?»
