Рассуди поди, когда, с одной стороны, решительно не имеешь понятия о существе дела, а с другой – не знаешь, кого из названных лиц оправдать, дабы у пустозвона, от речей которого страх как у тебя разболелась голова, не болело сердце. Впрочем, я и здесь нашёл-таки выход из положения, придумав следующие ответы. «Хорошо бы пойти на мировую» – «Да, но кто же из них прав?» – «А! стоит ли связываться с дурным человеком!» – «Но я умоляю, скажи мне всё-таки, кто же из них прав?» – «Зачем ты, братец, вынуждаешь, чтобы я сказал, кто именно прав, когда это и без того известно, как дважды два?»
Многие этими ответами удовольствуются, но находятся и менее сговорчивые, кои, кажется, не постыдятся предать тебя в руки полиции, если ты не скажешь, что прав Маркос, а не Киракос, или наоборот. Чтобы отделаться от них, обычно я говорю, мол, более не располагаю ни минутой, и задаю стрекача. Но в последнее время я стал замечать, что этот мой ход даже усиливает приступ многоречивости, и раз заядлому одному пустомеле, рискуя быть невежливым, сказал: «Сударь, я согласен слушать тебя два часа, но за это ты должен заплатить два золотых, и если ты предложишь хоть на грош меньше, мы не столкуемся». По счастью, он предложил мне всего ползолотого, я не взял, и мы расстались. Слышно, однако, что этот мой знакомый на днях за четверть золотого сразу двух слушателей нанял. Невольно позавидуешь «Масису», который, вместо того чтобы платить своим читателям, ухитряется брать с них деньги.
Абисогом-ага не последовал моему примеру, и, как вы помните, когда вопросом касательно помидоров изобличил себя в том, что он не слушал-таки Манука-агу, то, желая несколько затушевать свою невоспитанность, сказал: «Слушал, ни слова не пропустил». Хорошо он сделал, спрашивается? Плохо он сделал. На его месте я вот что сказал бы: «Видишь ли, братец, человек должен знать совесть, особенно когда он говорит, а кто-то его слушает. Вот уже восемь часов я хочу есть и мне нет надобности уточнять, кому и кем приходится Мартирос-ага или там Геворг-ага, сожалеть, что часовщик влепил Торосу-аге пощёчину, а Торос-ага дал часовщику пинка». Так в лицо и сказал бы, и не только обыкновенному любителю молоть языком, но даже и тем архиереям, что из одной любви к многоглаголанию проповедуют по четыре часа подряд и ещё обижаются, если кто из прихожан во время проповеди выходит из церкви. И мне уже раз привелось усовестить одного епископа. После своей проповеди, длившейся часов пять, он, выйдя из церкви, заторопился куда-то, и я спросил его: «Куда вы, ваше преосвященство?» – «Вспотел так, что должен пойти в келью – исподнее сменить. А вы куда?» – «Домой, мне тоже нужно сменить исподнее».
