Во время роз Розалия совсем таяла. У себя в саду она выращивала на шпалерах королеву цветов, доступными средствами тщательно оберегая ее от прожорливых гусениц, а в будуаре на этажерках и столиках у нее всегда, пока длился апогей цветения, стояли букеты крепеньких роз — в бутонах, полу- и полностью распустившиеся, и только красные (на белые ей не очень нравилось смотреть), собственные или дары внимания посетительниц, которым была известна ее страсть. Она могла, закрыв глаза, надолго спрятать в таком букете лицо, а оторвавшись, простонать, что это божественный запах; когда Психея склонилась с лампой над спящим Амуром, его дыхание, локоны, ланиты наверняка наполнили ее ноздри этим дивным благоуханием; небесный аромат, и никаких сомнений в том, что там наверху, в бесконечности, как благодатным духом, будут дышать запахом роз. Но тогда, скептически замечала Анна, к нему очень скоро привыкнут и вообще перестанут замечать. Однако фрау фон Тюммлер бранила подобную стариковскую мудрость. Если есть желание пересмешничать, то, что она там говорит, можно отнести и к блаженству вообще, а неосознанное счастье — это все-таки счастье. В подобных случаях Анна целовала мать снисходительным, примирительным поцелуем, после чего обе смеялись.
Промышленными пахучими средствами, духами Розалия вообще не пользовалась, за исключением лишь умеренного количества освежающего одеколона из магазина И.М. Фарины, что напротив площади Юлих. Но все приятное, сладостное, пряно-горькое, а также удушливо-опьяняющее, что имеет предложить нашему обонянию природа, она любила превыше всякой меры и принимала глубоко и благодарно, с самым чувственным благоговением. Один из ее прогулочных маршрутов пролегал мимо оврага, протяженного изгиба земли с неглубокой лощиной, на дне густо поросшей жасмином и черемухой, от которых в теплые, влажные, предгрозовые июньские дни, почти оглушая, набухая, поднимались испарения, целые тучи густого прогретого аромата. Анне, хоть у нее от этого запаха быстро начинала болеть голова, приходилось снова и снова гулять там с матерью. Розалия дышала катящим тяжелые волны благоуханием с изумляющим наслаждением, останавливалась, шла дальше, опять замедляла шаг, склонялась к земле и стонала:
— Дитя мое, дитя мое, как прекрасно! Это дыхание природы, вот что это такое, ее сладкий дух, несущий жизнь, разгоряченный солнцем и напоенный влагой, как благотворно он поднимается к нам от ее лона. Будем же наслаждаться с благоговением, поскольку и мы любимые ее дети.
