Родившись весной, дитя мая, Розалия отметила свой пятидесятый день рождения с детьми и десятком друзей дома — дамами, господами — за усыпанным цветами столом в украшенном пестрыми лампионами саду одного из постоялых дворов за городом под звон бокалов и частью задушевные, частью шутливые тосты и веселилась с веселыми гостями — не без некоторого напряжения, поскольку уже давно, а в этот вечер особенно самочувствие ее страдало от органически-критических процессов возраста — прерывистого затухания физической женственности, в ее случае столкнувшегося с душевным сопротивлением. Оно вызывало в ней приступы тревоги, сердечное беспокойство, головную боль, днями длящуюся меланхолию и раздражительность, вследствие чего некоторые произносимые в ее честь игривые речи приглашенных казались ей непереносимо глупыми. Поэтому она обменивалась слегка отчаянными взглядами с дочерью, которая, как прекрасно знала Розалия, не нуждалась в особо нетерпимом расположении духа для того, чтобы счесть такой пуншевый юмор простоватым.
С этой-то дочерью, что была настолько старше сына, она находилась в самых сердечных, близких отношениях, та стала ей подругой, в беседах с которой фрау фон Тюммлер не умалчивала даже о бедствиях своего переходного состояния. Анна, двадцати девяти уже, почти тридцати лет, не вышла замуж, на что Розалия из простого эгоизма, поскольку с большим удовольствием держала ее в домочадцах и спутницах жизни, нежели уступила бы мужчине, смотрела благосклонно. Повыше матери, фройляйн фон Тюммлер имела те же глаза цвета каштана — те же и все-таки несколько не те, ибо им недоставало наивной материнской живости, взгляд ее отличался скорее задумчивым холодом. Анна родилась с косолапостью, которая, без прочного успеха прооперированная когда-то в детстве, навсегда вывела ее из мира танцев, спорта, да и вообще исключила любое участие в молодежной жизни. Прирожденному необычайному уму, обостренному ущербностью, пришлось заменить то, в чем ей было отказано. Она с легкостью, имея всего два-три частных урока, закончила гимназию, выдержала экзамены на получение аттестата зрелости, но затем, забросив науку, занялась изобразительным искусством — вначале скульптурой, а после живописью, — при этом еще на стадии ученичества избрав в высшей степени духовное направление, с презрением отвергающее чистое подражание природе и преобразующее чувственное впечатление в нечто строго мыслительное, абстрактно-символическое, а нередко и кубически-математическое. На картины дочери, где высокоразвитое соединялось с примитивным, декоративное — с глубокомысленным, утонченнейший вкус к цветовым сочетаниям — с аскетичными формами, фрау фон Тюммлер смотрела с подавленным почтением.
