— «Утешься, прекрасное дитя», князь фон Паппенхайм, — отвечает она, приятно улыбаясь белыми зубами.
Под люстрой колышется дым от сигарет. Праздничный аромат сгустился — тот сладковато-удушливый, плотный, возбуждающий, богатый ингредиентами вечерний чад, который для всякого, особенно для переживших слишком чувствительную юность, полон стольких воспоминаний и незрелой душевной боли… «Маленькие» все еще в холле; поскольку праздник доставляет им такую радость, они получили разрешение веселиться до восьми. Молодые люди к ним привыкли; малыши в какой-то степени по-своему стали частью вечера. Они, кстати сказать, разделились: Кусачик в своей синей бархатной курточке кружится в одиночестве на середине ковра, а Лорхен уморительно докучает перетаптывающейся паре, стараясь ухватить танцора за смокинг. Это Макс Гергезель со своей дамой, Плайхингер. Они движутся хорошо, следить за ними — одно удовольствие. Нужно признать, из этих танцев дикой современности вполне можно смастерить нечто симпатичное, если за них берутся правильные люди. Молодой Гергезель ведет превосходно, насколько можно понять — в рамках правил, но свободно. Как элегантно, когда хватает пространства для маневров, он отводит ногу назад! Но и на месте, в толчее ему удается держаться со вкусом — при содействии податливой партнерши, обладающей удивительной грациозностью, которую иногда демонстрируют полные женщины. Сблизив лица, они беседуют, делая вид, будто не замечают преследующую их Лорхен. Все вокруг смеются над упорствующей малышкой, и, когда троица приближается к нему, доктор Корнелиус пытается поймать своего дитенка и привлечь его к себе. Но Лорхен, чуть ли не морщась, уворачивается, сейчас она и слышать ничего не хочет про Абеля. Она его не знает, упирается ему ручонками в грудь и нервно, раздраженно, отвернув милое личико, силится избавиться от него, поспешая вослед своему капризу.
Профессор не в силах отогнать некое болезненное чувство. В эту минуту он ненавидит праздник, который своими ингредиентами смутил сердечко его любимицы, отдалил ее. Его любовь — не вполне беспристрастная, не вполне в своих корнях безупречная — чувствительна. Он машинально улыбается, но взгляд его помрачнел и зацепился за что-то под ногами, за какой-то узор на ковре, между ног танцующих.
— Маленьким пора спать, — говорит он жене.
Но она просит для них еще пятнадцать минут. Им ведь обещали, они в таком упоении от праздничной сутолоки. Он опять улыбается, качает головой, секунду еще стоит на месте, а затем идет в гардероб, забитый пальто, кашне, шляпами и ботами.
