Утренний бриз | страница 60
В кабаке стало необыкновенно тихо. Все как бы застыли на тех местах в тех позах, в которых их застал голос Бирича. Люди, кто с испугом, кто с недоумением, а кто и насмешливо смотрели на старого коммерсанта. Во всем виде Бирича было что-то грозно-страшное, и в то же время за этой позой угадывалась растерянность.
— Ну, чаво тебе, господин хороший, — нажимая на «о», спросил какой-то шахтер, поднимаясь из-за стола. С грязно-мокрой бородой и всклокоченными волосами, он стоял против Павла Георгиевича, высокий и сильный, как и сам Бирич, но в отличие от него не в дорогой шубе, а в рваном полушубке, который был накинут на широкие плечи. Глаза шахтера хмуро и тяжело уставились на Бирича.
— Где мой сын?! — крикнул Бирич, но на этот раз его голос словно потускнел, потерял внутреннюю силу и уверенность.
Откуда-то из мглы вывернулась Толстая Катька и горячо задышала в ухо коммерсанту:
— Ох, господи Иисусе, что он, твой-то Трифон, натворил…
Бирич прервал ее, отстранил от себя:
— Где он?
— Да вот же, — Толстая Катька указала в угол кабака. Там, на грязном, заплеванном полу, скорчился Трифон. Старый коммерсант содрогнулся. Лицо Трифона было покрыто кровью. Разбитые губы вспухли и так обезобразили Трифона, что его трудно было узнать. Уткнувшись затылком в стенку, он лежал с закрытыми глазами, и нельзя был понять, спит он или находится без сознания.
— Троша! — Бросился к нему Бирич и опустился на колени, осторожно коснулся плеча, позвал негромко и ласково: — Троша.
Так он звал сына в детстве. Трофим застонал и с трудом открыл глаза. Их взгляды встретились, и Бирич отшатнулся. Он прочитал в глазах сына ненависть и презрение. Они относились только к нему. «Почему, за что?» — мелькнуло в голове Павла Георгиевича, но он тут же об этом забыл. Его поразила тишина, которая стояла в кабаке. Она была иной, чем при его появлении. Кто-то, тяжело ступая и шаркая подошвами, подошел к Биричу. Он увидел рядом с собой закошенные торбаса, Бирич поднял глаза. Около него стоял давешний лохматый шахтер.
— Ты, того, — он указал на Трифона. — Бери его и…
Шахтер мотнул головой в сторону двери. Бирич не успел ответить, как Трифона кинулись поднимать Еремеев и неизвестно откуда появившийся Кулик. Трифон застонал. Этот стон острой болью отозвался в сердце Павла Георгиевича. Он задрожавшими руками попытался застегнуть на Трифоне разорванную шубу, но пуговиц не оказалось. Они были вырваны, и на их месте торчали пучки меха. Грузно опираясь на плечи приказчиков, Трифон едва переставлял ноги. Павел Георгиевич шел за ними следом. Что-то мешало ему сосредоточиться. Мысли разбегались, и наконец Бирич понял, что причиной тому — тишина. Необыкновенная, густая, сквозь которую было очень трудно идти. Он резко обернулся и встретил десятки враждебных глаз. Они следили за ним, за Трифоном. Бирича вновь охватила ненависть к этим полупьяным, грязным, оборванным людям. Он закричал:
