______________
* 28 марта 1922 года в здании берлинской филармонии во время кадетского собрания отца Набокова Владимира Дмитриевича Набокова застрелили два монархиста. "... Мой отец заслонил Милюкова от пули двух темных негодяев, и, пока боксовым ударом сбивал с ног одного из них, был другим смертельно ранен в спину ("Другие берега"). Выпущенный тогда впервые сборник стихотворений "Горний путь" он посвятил памяти отца, предварив его эпиграфом - строкой из стихотворения Пушкина "Арион": "Погиб и кормщик и пловец".
Что же касается Цветаевой, с ее особым личностным отношением к Германии, называвшей ее "Vaterland" ("Но как же я тебя отрину, Моя германская звезда), то она и вовсе не была ею замечена. Десять недель, которые Цветаева провела в Берлине летом 1922 года явились для нее "световым ливнем". Еще до приезда ее, весной 1922-го года берлинским изательством "Геликон" были опубликованы два ее сборника - "Разлука" и "Стихи к Блоку". Находясь в Берлине, Цветаева подготовила к изданию сборники "Психея" и "Ремесло" и второе издание поэмы "Царь-девица", которые были напечатаны в в 1922-1923 году. В Берлине Цветаевой был создан цикл стихотворений "Земные приметы", эссе о Пастернаке "Световой ливень" и эпистолярный рассказ "Флорентийские ночи". Находясь в Париже, Цветаева перевела на французский язык этот рассказ, предлагала его многим французским издательствам, однако издатели не желали даже с ней разговаривать. И лишь в 1981 году итальянская исследовательница и переводчица Серена Витале привезла рассказ из Москвы он хранился у дочери Цветаевой Ариадны Эфрон - и опубликовала его во Франции и Италии. В 1922 году Мандельштам с грустью писал о "деликатном отношении", о равнодушии "мировых городов" к литературе.
Спустя полвека ситуация писателя-эмигранта мало изменилась. Недоверие к пришельцу осталось незыблемым. За год до приезда, в 1979 году роман Горенштейна "Искупление" был переведен на немецкий язык и опубликован в Берлине весьма солидным издательством "Люхтенгарт". Однако талантливого романа оказалось недостаточно. Необходимо было авторитетное слово. А где же взять такого безусловно авторитетного человека, который мог бы поручиться за талант, свое веское слово сказать, к которому бы прислушались? Такой человек к счастью нашелся - им оказался все тот же рыцарь литературы, во имя нее неоднократно пострадавший, Ефим Григорьевич Эткинд. Горенштейн познакомился с Эткиндом еще в Вене осенью 1980 года, когда жил в пансионе на Кохгассе* неподалеку от Собора святого Стефана.
