** Флобер был одним из самых любимых писателей Набокова.
И сон стал явью. Набоков однажды увидел во сне своего дядю Василия Ивановича Рукавишникова, пообещавшего когда-нибудь появится в образе двух клоунов - Гарри и Кувыркина и вернуть наследство, утраченное племянником в 1917 году. Набоков, доложу я вам, не только гениальный, но еще и очень умный писатель. Впрочем, так же умна была и его жена Вера (У книги Стэйзи Шифф "Вера" примечательный подзаголовок: "Миссис Владимир Набоков"). "Она прекрасно знала, что именно скандал способствует распродаже книги. Десять лет назад Вера стала свидетельницей того, как запрет в Бостоне книг "Странный плод" и "Навеки Эмбер" всколыхнул небывалый интерес к эти романам".* Вера Набокова чуть ли не заставляла мужа писать этот трудно удававшийся ему роман (он даже пытался его сжечь), как будто чувствовала, что именно "Лолита", этот его двенадцатый по счету роман, повернет читающую публику лицом к предыдушим.**
______________
* Стэйзи Шифф. Вера. Москва 2002.
** Горенштейна восхищала литературная "предприимчивость" Набокова. В одном письме, адресованном мне, он излагает придуманную им теорию эволюции, и просит держать идею в секрете. "Впрочем, добавляет он, - может, я преувеличиваю опасность. Набоков умер, а кому еще придет в голову воспользоваться подобным сюжетом и заработать 10 миллионов". Горенштейн ошибся в количестве миллионов, их было у Набокова стало гораздо больше. Однажды Горенштейн признался мне, что "Чок- чок" он задумал, следуя примеру Набокова, то есть рассчитывая на коммерческий успех, но идея его оказалась не столь оглушительной. Здесь следует еще учесть, что Набоков использовал тему, которую до него в такой форме еще никто не использовал. Хотя можно вспомнить "Бесов" и ее последнюю, кстати, запрещенную до революции и в советское время также, главу "У Тихона", где Ставрогин соблазняет девочку. Недаром Грэм Грин сравнил роман Набокова "Лолита" с "Бесами".
***
Однако вернусь к политически скандальным, вернусь к Эткинду, человеку с внушительным диссидентским досье, "спасшему" двух будущих Нобелевских лауреатов - Бродского и Солженицына, и заслужившему их неблагодарность*. Мне об этой неблагодарности (особенно со стороны Солженицына) известно от Эткинда лично, с его собственных слов.
______________
* Издевательства над собой в книге "Записки незаговорщика" Эткинд справедливо назвал "Гражданской казнью".
В октябре 1996 года мы вчетвером (Фридрих и я с мужем и сыном) были в Потсдаме в гостях у Эткинда и его жены Эльки Либс-Эткинд (германиста, профессора Потсдамского университета; они были женаты тогда уже три года). Мы сидели на балконе за небольшим круглым столом, и Фридрих впервые тогда признался, что оплакивает своих умерших героев. Впоследствии мне довелось самой видеть, как писатель оплакивал - по лицу его текли слезы - смерть одного из героев только что написанной им пьесы: это были слезы по Василию Блаженному. Надо сказать, я заметила однажды слезы и по умершему Ивану Грозному, но писатель заверил, что эти слезы мне привиделись. Он мне так и сказал: "Я оплакивал только Василия Блаженного, а Ивана Грозного - нет. Вам показалось!" Речь идет здесь о двухтомных "Хрониках времен Ивана Грозного", изданных в Нью-Йорке в 2002 году. Горенштейн читал в нашем присутствии сцены из книги (мы с Борей их записывали для издательства на магнитофонную ленту в течение целого года по воскресеньям - у писателя был нечитаемый почерк) и по мере ухода навсегда некоторых героев со сцены оплакивал их и при этом оправдывался: "Когда я создаю эти образы, я чувствую себя выше их - я их создатель - и не плачу. Я плачу только после написания, когда уже над ними не возвышаюсь".
