...Мятный тот берег, мечтательный берег мой, нежный,
в птичьих заветах, в смятенных тенях новобрачных,
через корму перегнувшись, бросая цветы побережья
в воду венозную, вот что отвечу вам, братья:
Есть високосное чувство в душе ли, в природе,
кличет тебя кто-то рядом, твой кровный и милый,
смело на голос идешь в эту вещую воду
мимо цветов побережья - и голоса мимо...
- Это про Офелию, - объяснила она, прочитав, и вопросительно
посмотрела на него.
Дербенев отвел глаза.
- Что это вас всех тянет на Офелий и Магдалин, - пробормотал он.
- Кого это - всех?
- Вас - гм... поэтов, - сказал он с нажимом, - все какой-то горний ангелов полет, нежели гад морских подводный ход, а?
- Тебе не нравится.
- Нравится, господи, - вздохнул он, - високосное чувство - это то, что раз в четыре года бывает, так понимать?
- Дербенев, Дербенев, - сказала она, - ничего ты во мне не понимаешь в частности и в поэзии вообще. - И сделала смешную гримаску.
А ему казалось - понимал. Только не так, как она хотела, понимал. То есть не то, что она ему предлагала понять - понимал. И все равно она умиляла его, радовала. Когда он видел ее в институте на переменах, ему казалось, что рядом с ней все какие-то тусклые, грубоватые, она как бы сияет среди своих подруг, миниатюрная, живая. Двигалась она легко, точно, красиво, улыбалась редко, но так счастливо, так любовно - не ему, всем... На лекции у него глаз не отводила. И первое время самоотверженно заботилась о нем: поел, не поел и что поел, ты же знаешь, тебе горячего надо, давай я суп сготовлю, береги желудок, знаешь, как моя мать мучается... А сердце?
- Господи, - задним числом молился Дербенев, - только не это, не так убого и смешно!
Во всей этой ситуации было что-то знакомое, точно недавно приснилось, накликанное. Он так боялся боли, так старался перехитрить судьбу, что прослыл паникером. Кто-кто, а уж Дербенев умел раздуть драму из отвалившейся подошвы новых ботинок. Каждая мелочь становилась как бы символом всей жизни, знаком неблагосклонной судьбы. Вороны неудач так и кружили над ним, создавали плотную тень грядущей беды над всем его существованием. Он начинал заклинать судьбу, уверяя себя и окружающих, что скоро, очень скоро с ним случится что-то страшное, непоправимое - но ничего такого не происходило. Судьба, видимо, насыщалась одним его страхом и отпускала с богом. Так он и существовал: за огромной разросшейся тенью ожидаемого несчастья следовала какая-нибудь крохотная потеря, а с ней можно было мириться и жить дальше. Но уж тут судьба не отступилась, не помиловала...
