С приходом новых судов на Неве образовалась солидная революционная эскадра. С этого момента не только в ночь 25 октября, но и дальнейшие попытки контрреволюции к сопротивлению, вплоть до похода Керенского — Краснова, были никчемными. Несколько позднее в нашем штабе ставился вопрос, так, между прочим, — как быть, если Краснов войдет в Питер? Помню, тогда Каллис взял план города и карандашом отметил ряд пунктов в центре: «Все это мы разнесем в полчаса судовой артиллерией». Он не преувеличивал — силища у нас составилась большая.
Едва корабли швырнули в Неву якоря, как наш катер пришквалился к борту «Самсона». Миноносец как разгоряченный после бега благородный конь: еще содрогается, словно живой корпус, фырчат машины. В средней палубе, где собралась команда и куда спустились мы с Каллисом, — чертово пекло. Матросы почти все в одних полосатых тельняшках, машинная команда, как черти из ада, — в саже и масле, все потом обливаются. И нам пришлось первым делом сбросить шинели, расстегнуть воротнички рубах и засучить рукава.
По возвращении на «Амур», мы нашли здесь нежданных гостей: делегация — два эсера, два меньшевика-интернационалиста. В числе первых — Спиро, один из вождей левого эсерства, в числе вторых, помнится, — наш теперешний друг тов. Крамаров. По русской пословице — «быль молодцу не укор», старое вспоминать не следует. Но эта «делегация» была столь характерна для позиции тогдашних наших «друзей» справа, что ее нельзя в воспоминаниях обойти молчанием.
Они заявили себя «делегацией» съезда Советов, сослались даже на «санкцию» Военно-революционного комитета. Мы им не поверили и не могли поверить: и потому, что среди них не было представителей вождя Октябрьского восстания — партии большевиков, и по содержанию их предложений, и по тону, который едва не повлек за собой несчастья.
Первым их вопросом было — «как мы осмелились стрелять в Зимний», известно ли нам, что там есть министры — члены «советских» партий? (Имелось в виду — эсеров и меньшевиков). Кто-то из делегатов с дрожью в голосе сообщил, как Маслов проклинал «демократию». Они запросили, что «у нас за штаб», что мы «будем делать дальше».
Делегация и ее вопросы вызвали среди членов штаба чувство, трудно поддающееся определению. Только чрезвычайная выдержка членов штаба спасла «делегацию» от неприятных последствий. Были два рискованных момента. Спиро обратился непосредственно к Каллису — как тот «смел без разрешения партии стать членом штаба? Ведь ЦК партии запретил принимать участие в восстании». Я видел, как сверкнули холодные серые глаза, чуть сжались брови и рука легла на кобур. Еще момент и… Крепко стиснув руку товарища, я обратился к «делегатам»: «Вот что, господа хорошие, уходите подобру-поздорову, мы здесь не шутку шутим, и лучше предложите вашим министрам сдаться, тогда и «демократию» избавите от лишних волнений…»
