Среднего роста, плотно скроенный, с густой бородой и длиннейшими, поповского толка волосами (Фимыч дал зарок не бриться и не стричься до выезда с Колымы), он был знающим геологом и большим любителем природы, Фимыч был «не дурак выпить», но к табаку и картам чувствовал прямо-таки звериную ненависть.
Был он физически крепок и хорошо закален. Мы с ним вдвоем решили целую зиму купаться, и наши ежедневные омовения стали источником развлечения для окружающих.
Каждое утро в тулупах поверх белья, в валенках на босу ногу, с полотенцем в руках мчались мы к большой проруби в русле Колымы. Прорубь во избежание сильного промерзания прикрывалась сверху толстой подушкой, сделанной из набитого сеном мешка, слегка простеганного вдоль и поперек.
Отставав в сторону подушку и раскрошив прикрывавшую воду коронку льда, мы быстро раздевались и, бултыхнувшись в прорубь, окунались три-четыре раза. Затем выскакивали на расстеленный тулуп, быстро вытирались, еще быстрее надевали белье, набрасывали на плечи тулупы и мчались в «столовую», где гудела раскаленная докрасна печь. Около нее мы одевались как следует.
Особенно эффектное зрелище представлял Фимыч. Пока он успевал пробежать сто метров до барака, его длиннейшие мокрые волосы и борода полностью обледеневали, и перед взорами оживленных зрителей показывалась физиономия какого-то ледяного Деда Мороза. Около печки Дед Мороз начинал оттаивать, и с его лица на пол с мелодичным звоном падали отваливающиеся ледышки. Так повторялось изо дня в день в любую погоду.
Решение ежедневно купаться было принято нами после одного маленького «эксперимента». В начале октября, когда Колыма еще не замерзла, но по ней уже густыми пятнами плыло сало, Шур попросил доставить на лодке с устья Среднекана не то мотор, не то трубы, в общем что-то железное, трудное для перевозки вьючным способом. Мы с Фимычем вдвоем взялись за это дело.
Незадолго перед этим мы были у Шура с просьбой отпустить нам из запасов экспедиции пол-литра спирта для наших скромных нужд. Шур прочел нам нотацию о вредном воздействии алкоголя на человеческий организм и категорически отказал в просьбе, добавив, что спирта на базе мало и он сберегается на крайний случай: вдруг кто-либо сильно промерзнет или случится еще что-либо подобное. Обозвав его в душе «жмотом», мы с грустью покинули его холодную каморку, в которой он по простоте душевной велел прорубить огромное окно, затянутое, как и везде, бязью. Отопить каморку при наличии такого «венецианского» окна было просто невозможно.
