По пути домой он зашел в винный магазин, где продавали в розлив, и выпил стакан коньяку.
Дембович встретил его словами:
- Он уехал.
Зарокова удивило: слова приятные, а произнесены так мрачно.
- Уже? - спросил он.
- На курсы уехал.
Хмель сразу прошел.
- На какие курсы?
- Повышения квалификации.
Зароков сунул изжеванный окурок в пепельницу.
- Неужели это из-за вас?
- За последние три года его посылают вторично. Я узнавал у его заведующей.
Зароков покачал головой.
- Наследили, Дембович. Заведующая вас запомнит.
- Не уверен… Я ведь тоже задал себе вопрос: неужели из-за меня? Лучше уж наследить, чем думать о таких страшных вещах. И потом, это не так опасно. Она меня помнит с тех времен, когда я еще работал в управлении культуры.
Зароков не спорил. Он попросил дать чего-нибудь поесть. Дембович не мешал ему, но Зароков заговорил сам:
- Надолго послали?
- На месяц.
- Надо проверить, но с ним не встречайтесь. - Он покачал головой. - А я-то насочинял… Драматург! Режиссер несчастный!
Дембович тоже не стал спорить. Зароков отложил вилку.
- Но что-то необходимо делать. Нужен другой.
- Я думал, - сказал Дембович. - У меня есть только один человек, который может пойти на такую вещь. Но это будет очень грязный вариант.
- Кто он?
- Зовут его Василий Терентьев. Мы вместе служили в гестапо во время войны на Карпатах. На нем много крови, его держали на самых грязных акциях. А я в этом смысле был не замаран. Когда уходили, немцы меня взяли, а его бросили. Он знает, что его разыскивают как государственного преступника. В сорок седьмом он меня нашел. Я помог ему достать документы.
- Плохо… Плохо, но поневоле приходится иметь дело с подонками. Где живет?
- Псков.
- Надо ехать к нему, Дембович. Завтра же.
- Другого ничего нет.
- То, что мы насочиняли для Круга, годится?
- Думаю, годится. Только разговаривать он не мастер. Не знаю, как сейчас. Ваша сестра удивится, что у ее брата такой друг.
- Другого же никого нет… Давайте спать. Встанем пораньше… Вам в дорогу, а мне надо одного пострадавшего пешехода в больнице навестить, передачу снести.
В течение последнего месяца Куртис не баловал Павла своим вниманием. Словно бы охладел к нему. Приходил раз в неделю по вечерам, справлялся, как идет работа, давал двадцать или тридцать рублей и откланивался.
Однажды, поговорив дольше обычного, он выразил удивление, что Павел резко изменил свой лексикон и вообще как-то изменился.
- Вы что же, прикажете с хлебопеками по изящной фене ботать? - возразил Павел. - Они могут не так понять. Приспосабливаться обязан, дорогой товарищ. А вообще надоело мне носить хомут. Видели бы кореша! Боже мой! Вот завеснит немножко - помашу я вам платочком.
