– “Должно быть она сняла бюстгальтер”, – догадалась я.
Помню, мы были еще совсем девчонками, и, вот так же приехав к бабушке на каникулы, она потащила меня прямиком в комнату. Она заперла за собой дверь и шепотом произнесла: “Я тебе сейчас кое-что покажу”, а затем развернула передо мной небольшой пакет с шелковым бельем. Уложив на кровать двое шелковых трусиков, она приставила к ним сверху бюстгальтеры черного и белого цветов. Я пристально смотрела на белье и не дышала, боясь, что тонкий эфир, из которого, как мне казалось, было сотворено это чудо, может легко раствориться в воздухе.
– Красиво? – шепотом спросила она.
– Очень, – восхищенно ответила я.
Переживание прекрасного, как и любая другая сильная эмоция, всегда очень лично. Красота являет себя в мир только через глаза смотрящего на нее. Она – неразумная не покоренная стихия, и все, что она умеет, так это неслышно изливаться в душу своим сладким ядом. В мире есть смелые безумцы, кто, напоенные этим хмельным вином, пьяные и вдохновленные, начинают мучительно искать пути вернуть красоте обратно ее подарок. Немыслимым буйством красок они удивляют ее бесцветные глаза, витиеватыми мелодиями и созвучиями услаждают ее глухоту, поэтичной рифмой и стройностью слов силятся исцелить ее от немоты. И нет у этих душ больше другой жизни.
Элен, как никто другой, знала все тяготы служения божеству прекрасного. Слишком рано его лик явил себя через мраморную белизну ее кожи, персиковый румянец и эталонную соразмерность ее членов. Не успевши выучиться летать, ее одинокая душа сорвалась с обрыва и стремительно начала падать в ледяную пропасть. Чем холодней становилось ее бедному сердцу, тем выше на пьедестал всходила ее неземная красота. Своим существом, своей кровью она давала форму и жизнь стихийным токам силы абсолютной красоты, делая их видимыми, осязаемыми, а главное – доступными для всех остальных. Элен была художником, денно и нощно трудившемся на поприще своего самобытного искусства.
Не думаю, что я нашла красивым ее шелковое белье, я была совершенно равнодушна ко всякого рода ее женским украшательствам. В такие моменты меня восхищала сама Элен. Не каждый раз мы в полной мере проникаемся искусством того или иного художника, посещая выставки и музеи, но невозможно остаться равнодушным, понимая, какой ценой были оплачены его творения. Объект искусства – это всегда памятник душе художника, израненной, обескровленной и наконец умерщвленной в угоду музе и на забаву толпы. Сострадание – вот что всегда удерживало меня возле Элен и заставляло неустанно восхищаться малейшими движениями ее обреченной души.
