Ворвался он в дом, да как закричит:
— Гоните ее, гоните! Я — Гонсукэ из деревни, что под самой горой! Эй, старик, не дочка это твоя, а лиса-оборотень! Я сам видел! Берегись — обманет она тебя!
Подскочил Гонсукэ к девушке, да крепко-накрепко за волосы схватил.
— Эй, парень, не тронь дочку нашу! — накинулся на него старик. — Никакая это не лиса!
— Да нет же, — не унимался Гонсукэ, — лиса это! Я сам в горах видел, как она в девушку превратилась. И не младенец у нее за спиной, а пучок сухой травы! А сладкие лепешки в узелке — из конского навоза!
— Ты, негодный, в дом чужой врываешься, да еще и глупость всякую несешь! — вконец рассердился старик.
— Да не вру я, не вру! — чуть не заплакал от досады Гонсукэ. — Ну, не верите — проверьте! Подпалите ей подол платья — коли прав я, она тот-час в лису обернется!
— А что, может, и впрямь огнем ее испытать? — обратился старик к своей старухе.
Взял он из очага головешку, да к дочкиному подолу поднес. Заплакала девушка, запричитала:
— Какая же, какая же я лиса? А искорки уж по платью побежали. Вспыхнула девушка и в тот же миг умерла.
— Что ты наделал! — закричал старик. — Дочку нашу страшной смертью погубил! Что теперь нам, старым, делать, как жить?!
Залилась старуха слезами горькими. Побледнел Гонсукэ, а потом тоже заплакал:
— Я ведь и вправду думал, что лиса это. Спасти вас хотел!
Вот сидят они втроем, слезы льют. Вдруг слышат — по деревне монах идет, сутру читает. Бросился старик к монаху:
— Господин монах, — стал просить он, — в дом мой зайдите. Беда у меня случилась.
Согласился монах, в дом вошел. Рассказали ему старики обо всем. Выслушал монах, а потом и говорит Гонсукэ:
— Дурной поступок ты совершил — дочь старикову убил. Должно теперь тебе монахом стать — так закон велит. Возьму тебя к себе в ученики, и будешь ты молиться духу усопшей, прощение вымаливать.
Сказал так и к старикам обернулся:
— Не горюйте, старики, — говорит, — была дочка ваша доброй и ласковой, потому и на небесах покой обретет. Научу я Гонсукэ уму-разуму. Отслужит он по девушке заупокойную, душа ее счастьем и наполнится.
Усадил монах Гонсукэ посреди комнаты, молитву прочитал, а потом и голову брить начал. И спереди сбрил волосы, и сзади. Стала голова на большой шар похожа.
— Делайте, господин монах, все, что положено, — говорит Гонсукэ смиренно. — Надо мне вину свою искупить.
Закрыл он глаза, сидит, голову наклонив. Вдруг слышит чей-то голос:
— Эй, Гонсукэ, что с тобой случилось? Кто тебе голову обрил? Уж не лиса ли?
