ПЛОТНИК ИЗ НАЗАРЕТА (Вместо предисловия)
У Андре Моруа как-то спросили, кто больше изменил историю — Цезарь или Наполеон. «Историю больше всего изменили историки», — с улыбкой ответил он. Эта острота, впрочем, имеет под собой веские основания. Взять, например, некоего Дионисия Малого, отнявшего у народов целых шесть или даже семь лет драгоценнейшего времени. Он первым попытался прояснить необычайно важный для истории вопрос, когда же родился Иисус Христос. И напутал. С тех пор мир живет как бы по фальшивому паспорту. Всякая точка отсчета требует поправки.
Необычайно яркая звезда взошла над маленьким городком Вифлеемом за семь лет до новой эры. Сюжет из сказки, конечно. Но вот великий астроном Иоганн Кеплер семнадцать столетий спустя сумел доказать, что звезда та взошла на самом деле. «Сближение Юпитера и Сатурна началось в конце февраля седьмого года до нашей эры. Юпитер вышел из знака Водолея, двигаясь по направлению к Сатурну в знаке Рыб...» Это сближение двух планет и дало ту яркую вспышку, по которой звездочеты и волхвы определили появление на земле этого необычайного человека. Мы в чудеса не верим, и это неверие изгнало чудо из нашей жизни. А тогда люди еще верили в них, и они действительно происходили.
Христос родился в коровьем хлеву. Мне легко представить ту значительную картину, когда юная мать в поисках лучшего места для новорожденного укладывает его в ясли, на свежее сено. Нутро коровьих загонов вряд ли изменилось с тех пор. И сейчас тут низкая загородка для сена называется замечательным деревенским словом «ясли». Это в хлеву самое чистое место. Сюда приносили коровий корм. И то, что первыми запахами, которые узнал Иисус Христос, были запахи сена, навоза и парного молока, делает бесконечно трогательным тот величайший для будущей истории человечества момент, в который явился он на земле. И корова смотрела на него глазами языческой богини. Помните, у греков: «Богиня волоокая Гера…» (Все-таки запомнилось кое-что из Гомера).
Меня с детства занимало слово «Спаситель». «Как это могло быть, — не верилось мне, — чтобы мальчик, родившийся в бедной семье галилейского плотника и матери-рукодельницы, мог спасти мир? И от чего именно надо было спасать тогда этот мир?» Теперь я понимаю, что отчасти эти детские безгрешные вопросы отдавали фарисейством. «Как может быть он Мессией, — высокомерничали когда-то фарисеи. — Разве мы не знаем его? Не он ли сын плотника с Нижней улицы Назарета?»
