Приехали мы с Хандой куда-то в глушь, в тайгу. Шли-шли и вышли на полянку. Постояли немного и увидели направляющегося к нам человека. Такой обычный чувак, даже и не скажешь, что монах-отшельник. Не старый, не молодой, раскосый, с кривыми зубами и со счастливой улыбкой. Простой. Никаких развевающихся одежд, никаких побрякушек. Просто вышел человек на полянку. Мы разговорились, о чем-то поболтали, он мне подарил каких-то целебных трав, и только потом я осознал нечто странное: когда мы с Хандой ушли с полянки, отправившись в обратную дорогу, я сразу же заметил, что не могу точно сказать, о чем же мы там говорили. Все наше общение с этим человеком в моем сознании мгновенно из отдельно взятых информационных элементов слилось в один поток ощущения, в котором было много такого, что не поддается адекватному описанию словами. Просто находиться на этой полянке рядом с ним уже было хорошо. И так странно мне было, что его называют Белым Ламой. Излишняя патетика, на мой взгляд. Но там, на этой полянке, в присутствии этого человека меня посетило некое состояние душевного покоя, какой-то кристальной внутренней тишины и в то же время внимательности, ясности сознания, чистоты видения всего вокруг. После встречи с Белым Ламой осталось такое «послевкусие», очень приятное. Чем-то таким повеяло, чем-то волшебным. И это состояние так хорошо закрепилось в моей памяти, в отличие от произнесенных нами слов, что я до сих пор с легкостью могу его воспроизвести, словно возвращаясь назад в прошлое, в тот момент нашего контакта. Потому что для таких моментов время – всего лишь условное обозначение условных отрезков времени в нашем таком обусловленном мире.
В последний раз, когда мы виделись с Хандой, она спросила меня: «Даши, что ты делаешь с людьми?» Я сказал, что лечу. «А можешь показать?» – попросила она. Я ответил, что с удовольствием проведу с ней сессию. Раздеваться она застеснялась, но переоделась в трико и радостно подпрыгивала, словно маленькая девочка. Я провел с ней сессию, удивился, что блоков в ее теле не так уж и много, несмотря на возраст – Ханде тогда было уже за пятьдесят. А после сессии Ханда с восторгом сказала, что никогда не думала, что можно «вот так с людьми делать!».
На прощание мы обменялись подарками. Я привез Ханде кристалл горного хрусталя из Индии, который формировался в мягкой почве, то есть в среде, которая не препятствовала его естественному росту. Таким образом, получился кристалл-шестигранник идеальной формы. Я вручил Ханде кристалл, а она, в свою очередь, подарила мне какой-то невероятно старый, «прабабкин» подсвечник. «Работай с ним!» – сказала она. А потом залезла на печь и долго там возилась, чем-то шуршала, что-то перекладывала. В результате она слезла с печи и торжественно вручила мне Оранжевую книгу Ошо. Я остолбенел. Ведь я столько лет изучал медитационные техники, которые были там описаны! Я знал эту книгу, знал ее вдоль и поперек. Я знал все эти практики как свои пять пальцев. Но как Ханда это поняла?! Откуда у нее была эта книга? В Бурятии, у деревенской шаманки, которая всю свою юность была примерной комсомолкой, служила Советскому Союзу и даже, наверное, вступила бы в партию, если бы в ней не проснулся дар, унаследованный от бабки-шаманки, давным-давно истребленной коммунистами. С какой планеты к ней прилетела книга Ошо? И как после этого можно сомневаться в ясновидении в принципе? Это был сильнейший момент. Я понял, что Ханда видит меня насквозь.
