Обычно он не так охотился на овцебыков. Как правило, он шел по меньшей мере с тремя другими волками. Двое отвлекали и пугали стадо, в то время как он и ещё один волк убивали выбранную добычу. Он был совершенно уверен, что сможет самостоятельно уложить овцебыка, хотя ему никогда раньше не приходилось этого делать.
- Ты же не собираешься убивать одного из малышей, да? – спросила она.
- Правильно.
- Или одну из их матерей? Потому что это будет отчасти тоже самое, ты же понимаешь?
Зейн потер ее макушку. Этот ласковый жест он часто использовал по отношению к Тэллоу и Индиго. Но с Джиннифер он обнаружил, что не гладит ее волосы, а именно трет. Ему хотелось запустить свои пальцы в ее шелковистые локоны, но он сдержался и убрал руку.
- Не беспокойся. Я же обещал тебе быка, не так ли?
Ее щеки окрасились.
– Обычно я не беспокоюсь о таких вещах. Понимаю, что это круг жизни и все такое. Я много снимала, как животные умирают, и действительно помогала поймать ту болотную антилопу. Но это… как будто затрагивает меня лично. Они все занимаются своими делами, и вдруг одному из них придется умереть просто для того, чтобы я могла сделать интересный кадр.
Нахмурившись, она потрогала свою камеру.
Зейн насчитал тринадцать овцебыков и четырех телят. Вдалеке, слева от стада, стояла корова и угрюмый старый бык, жевавшие скудную растительность. Зейн указал на быка, ожидая, когда Джиннифер посмотрит в ту сторону.
- Тот бык, прямо вон там. Его хватит, чтобы кормить стаю два дня. Три, если они не будут слишком разборчиво выбирать, что есть. – Что, конечно, никогда не случалось, но это не относилось к делу. – Мы здесь не для того, чтобы ты могла снимать или чтобы у тебя была обещанная мной шкура. Мы охотимся, чтобы накормить нашу стаю.
Она улыбнулась, услышав его слова, и Зейн почувствовал укол тоски. Наша стая. Но это была не ее стая. И никогда не станет, если он не заявит на нее права, как на свою пару. Он отвернулся от нее, внутренне застонав, когда его член начал набухать. Почему он не мог просто оставить ее в покое?
Он пытался. В течение нескольких дней избегая ее. Но это был какой-то странный парадокс. Чем больше он старался, тем, казалось, больше она была повсюду. Он не мог сделать вдох в логове, чтобы не почувствовать след ее соблазнительного аромата. Даже когда он был в центральной комнате, и там была сотня волков, говоривших громко, чтобы их услышали, он всегда мог выделить ее тихий голос и перезвон ее смеха. Он не видел ее во сне каждую ночь. Но, казалось, она была последней, кто был у него на уме, когда он засыпал, и первой, о ком он думал, когда просыпался. Сексуально возбужденный от желания.
