— Батист, — прошептал он.
<Ты в порядке, братишка?> — мысленно спросил Вон.
Данте кивнул и посмотрел на могилу, чтобы закончить читать имя, высеченное на белом камне: БАСТИЛЬ. Он выдохнул, руки расслабились, и чувство, которое он не смог назвать, свернулось в нем, превратив пламя в тлеющие угольки.
У его матери вообще была могила?
Рука сжала его плечо, и он посмотрел в светящиеся зеленые глаза Вона. Бродяга сдвинул очки El Diablo на голову.
— Ты уверен, парень? Никакой боли? Потому что мне показалось, что я почувствовал…
Данте обхватил грубое лицо Вона. Коснулся его губ, ощутил вкус виски и дорожной пыли, затем пригладил большими пальцами края усов.
— Я в порядке, mon ami, — ответил он. И, сбросив руки, развернулся, освобождаясь от хватки бродяги. — Мне не нужна гребаная няня.
Выгнув бровь, Вон показал средний палец.
— Как насчет этого? Это тебе нужно? — Он показал палец на другой руке.
— Может, еще?
— Я возьму все, — сказал Данте, — gêné toi pas.
Опустив свои El Diablo на глаза, Вон вздохнул, покачав головой.
— Мальчик безнадежен, как ад.
— Merci.
Когда они шли по залитой лунным светом дорожке, тишина кружилась в городе мертвых, отделяя его от мира за забором из кованого железа, словно вода в глубоком темном рве. Воздух был так спокоен, что глухой звон цепей на кожаной куртке Данте и скрип кожаных чапсов[4] Вона разносились в тишине.
Но под тишиной Данте уловил слабый ритм, который последние пару недель заполнял сознание, как только Сон охватывал его. Первобытный. Словно барабанный бой из сердца земли. Словно бессловесная песня, которая временами лилась в него от Люсьена, смешиваясь с припевом его ответной песни. Похожая, да, но не такая же. Этот ритм напомнил ему о другой песне, звучащей в мыслях в ту ночь в клубе «Преисподняя».
Ночь, когда Джея убили. Он умирал, пока Данте изо всех сил пытался добраться до него.
Я знал, что ты придешь.
Тогда же он нашел разбившегося и пронзенного обломком Люсьена на выложенном черно-белой плиткой полу Собора Святого Луи. Его крылья были изувечены, от песни ничего не осталось, кроме остывающих угольков. И тогда он узнал, что Люсьен, его ближайший друг, ami intime, был кем-то совершенно другим.
Ты так похож на нее.
Боль вонзилась в виски Данте. Отпусти. Сфокусируйся на настоящем. Сфокусируйся на этом месте.
Песня снова рассеялась в сознании, как дым. Приглушенный отчаянный ритм. Манящий. Он переместился мимо выбеленных и виды видавших статуй, охраняющих могилы, будто оберегая потери. Деревья и мраморные памятники превратились в мерцающую тень, когда он набрал скорость.
