Вот тогда и прояснилось многое, но тоже далеко не все, потому что есть вещи, до сути которых ни один здравомыслящий человек докапываться попросту не станет. Разве что в мыслях. А то чревато, знаете ли.
Да и как тут не поймешь, когда сразу после его очередного появления и исчезновения весь город буквально начало лихорадить. Кроткие мужья чем ни попадя лупили своих жен, жены, будто обезумев от похоти, накидывались на чужих мужчин, дружные соседи начинали между собой злые свары, переходящие в побоища, а уж какая ругань царила на базаре из-за одного-единственного неудачного словца, и описать нельзя.
Через день, от силы два после ухода незнакомца все начинало утихать, а к исходу третьих суток соседи шли мириться, муж покупал жене в знак извинения нарядные бусы, а та, в свою очередь, еще долго вела себя тише воды и ниже травы, хотя каяться в тайных грехах не спешила — авось пронесет.
Он и в томах старинных книг
Отраву находить привык,
И, в непонятные места
Все углубляясь неспроста,
Он в них отыскивал слова
Для каббалы и ведовства…
Вальтер Скотт
Так случилось, что очередное появление Черного человека совпало с въездом в город небольшого военного отряда монголов. Вел его Бату, второй сын Джучи, который в ту пору возвращался с добычей, награбленной в богатых городах империи Цзинь.
Воинов у него было довольно много, около полутора тысяч, включая раненых и увечных, но остальные в город не заходили, разбив свои юрты недалеко от высоких и толстых каменных стен.
Дело в том, что еще во времена Чингисхана молодой отважный Барчук, правивший Уйгурским индикутством[13], куда входил и Турфанский оазис, и сам Гаочан, добровольно перешел в подданство к монголам. Впоследствии он столь успешно воевал и так сильно понравился потрясателю вселенной, что тот не только женил его на своей дочери Иль-Алти, но и назвал уйгурского индикута своим пятым сыном[14].
Выиграли от этого обе стороны. Чингисхан получал дань не только в виде благородного металла, но и людьми. Барчук посылал к монгольскому правителю образованных юношей, которых полководец назначал своими битекчи[15], а в войске монгольского хана с тех пор появился уйгурский тумен.
Кроме того, к немалой выгоде обеих сторон, оставался нетронутым великий торговый путь[16] — источник экономического благополучия жителей всех уйгурских городов.
Взамен Чингисхан давал своим новым подданным некоторые льготы, в том числе и строгое ограничение числа воинов, которых они обязаны были принять на постой в караван-сараях. Только в случае, если бы через Гаочан следовал сам потрясатель вселенной, это число можно было увеличить, но не более чем вдвое, со ста до двухсот.
