— Матерь божья, так ведь это простая вода! — яростно взвыл Иоганн фон Штенберг по прозвищу Унгарн, — епископский ленник, сидевший в Кукейносе.
— И у меня!
— И у меня тоже! — слышались отовсюду негодующие возгласы рыцарей, а огромный, похожий на рыжего медведя Конрад де Икесколе, один из самых первых ленников епископа и ближайший сосед братьев Альвеслебенов, в праведном возмущении даже не заметил, как смял в руке серебряный кубок тонкой работы.
Но тут со своего места, устроенного на небольшом возвышении, поднялся епископ и поднял руку.
Не сразу, лишь погодя пару минут, гости стихли в нетерпеливом ожидании объяснения этой непотребной издевки. Даже факелы, в превеликом множестве торчащие в стенах в специальных поставцах, и те, казалось, стали потрескивать намного тише.
Отец Альберт решил не томить присутствующих.
— Вот такая тяжкая участь предстоит вам в самом скором времени, благородные рыцари, — со вздохом произнес он. — И ждать этого не столь уж долго, что вам засвидетельствуют вернувшиеся не так давно из Виронии[28] достопочтенный брат наш Петр Кайкевальдэ из Винландии, который многим из здесь присутствующих хорошо известен, и с ним Генрих из прихода на Имере. Оба они ныне находятся здесь, дабы при необходимости еще раз подтвердить сказанное мною и ответить на вопросы почтенных рыцарей, буде таковые последуют.
Петр и Генрих, светловолосые голубоглазые лэтты, разом покраснели от устремленных на них недоуменных взглядов рыцарей, но Альберт продолжал говорить, и вскоре их перестали разглядывать.
— Что же узрели они там? А узрели поразительные и постыдные деяния. Лишь четырнадцать деревень удалось им окрестить в Пудивиру вместе со старейшиной их Табелином, но прочие от крещения наотрез отказались.
— Да сжечь упорствующих, и все тут. Впервой, что ли? — недовольно буркнул сын князя Мекленбургского, молодой Генрих Борвин.
— Покрошить в капусту, дьявол меня раздери, и всего делов, — громогласно поддержал его Конрад фон Мейендорф.
— Не за что, — развел руками епископ.
— Язычника всегда есть за что повесить, если только у него на плечах имеются голова и шея, — хмыкнул невысокий хитрый Рудольф из Иерихо, один из любимчиков Альберта, получивший в лен половину замка Кукейнос.
Шутку, судя по дружному смеху рыцарей, оценили по заслугам, но веселье длилось недолго.
— На сей раз вины их и впрямь нет. Боятся они, что датчане сделают с ними то же, что проделали с Табелином, который не только крестился, но и отдал братьям из ордена своего сына. У него на плечах как раз имелась голова, достопочтенный рыцарь Рудольф, — заметил Альберт, обращаясь к своему любимцу. — Она держалась на шее, за которую датчане его и повесили.
