— Вот узнает, что проходу ей не даете, так мало вам не будет, — вступился за Любу бригадир экскаваторщиков. — В самом деле, что привязались?..
— Да, Любин муж быстро отучит! Вон как Леньку-прораба…
— Давайте идите, идите ка своей дорогой, — внушительно сказал Мишаня, направляясь к брезентовым курткам.
Парни нехотя повернули назад.
Когда Люба скрылась за мостиком, благодарно помахав экскаваторщикам веткой, Винтик, взглянув на Николая, проговорил с усмешкой:
— Ты, что же, Николка, мыло-то в ручей бросил? Подбери, пригодится! — И он подмигнул товарищам.
А Николай все стоял, неотрывно глядя за мостик вслед Любе.
Когда все улеглись в общежитии на шатких топчанах, Артемьев понял: не уснуть ему сегодня! В комнате темно, пахнет табачным дымом. Цветов бы нарвать, веток хвойных принести. Вон на сопках зелени сколько! Сходить, что ли?
Когда он у двери завязывал накомарник, из угла, где лежал Мишаня, раздался смешок.
— За мост собрался?
— На сопку. Багульнику хочу набрать.
— Без пользы дело.
— Какое дело?
— У Винтика спроси. Он объяснит, что к чему. Он у нас романы читает!
— Насчет романов — случается! А букеты твои, это точно, цели не достигнут. На Колыме цветы без запаха, а женщины без сердца. Слыхал, наверно?
По правде сказать, вопрос женских сердец пока Николая мало интересовал. Он и сам не мог понять, почему его вдруг куда-то потянуло.
— Пусть идет, раз ему не спится.
Николай тихонько притворил дверь.
Полдень был легкий, прозрачный. За ручьем, в распадке, — море лиловых цветов. В колючих кустах перекликались кедровки. Комары над лугом висели черным столбом. Пучок ирисов, колокольчиков, иван-чая в руках у Артемьева становился все больше. Незаметно для себя он подошел к длинному желтому сараю. Упряжь, несколько саней и водовозка с поднятыми оглоблями… Ясно, это и есть конбаза. Недалеко от сарая стояла землянка. Вход, как в погреб, окно вровень с землей.
На чурбачке, у дверей землянки, сидел маленький, прямо-таки игрушечный человечек в сатиновой косоворотке с оловянными пуговицами. Морщинистую щеку его рассекал шрам. Человек вырезал пыжи из старого валенка. Рядом на траве желтела горка патронов. Охотник, наверно.
Приход молодого человека хозяина не удивил.
— Чаю хочешь? — спросил он таким тоном, будто сто лет знал Николая. — Наливай. Чайник на плите, под навесом. У Ефима Пинчука, брат, просто. Цветов, значит, принес?
— Гулял. Вот и собрал. А таскать надоело. Можно у вас оставить?
— Ох, куда ж мне от вас, цветочники, деваться! — вдруг застонал старик и сморщился, как от зубной боли. — Ну давай. Я их в цибарку поставлю. В ведро, по-вашему. Я-то сам из Белоруссии.
