— Писатель должен быть с душой, — твердил Илья Борисович, — участлив, отзывчив, справедлив. Я может быть пустяк, ничтожество, но у меня есть свое кредо. Пускай хоть одно мое писательское слово западет кому-нибудь в душу… — И Евфратский мутными глазами смотрел на него, предвкушая с мучительной нежностью завтрашний мимический пересказ, утробный гогот того, чревовещательный писк этого…
И вот настал день, когда черновик романа был окончен. На предложение Евфратского пойти посидеть в кафе Илья Борисович ответил с таинственной вескостью: — Не могу. Я полирую слог.
Полировка состояла в том, что, ополчившись на слово «молодая», попадавшееся слишком часто, он заменил его там и сям словом «юная», которое произносил как будто в нем два «эн»; «юнная».
Через день, вечером, в кафе. Красный диванчик. Двое. По виду скажешь: дельцы. Один — солидный, осанистый, некурящий, с выражением доброты и доверия на полном лице; другой — тощий, густобровый, с двумя брезгливыми складками, идущими от рысьих ноздрей к опущенным углам рта, из которого косо торчит еще незажженная папироса. Тихий голос первого:
— Конец я написал одним порывом. Он умирает, да, умирает…
Молчание. Красный диванчик мягок. За окном проплывает, как рыба в аквариуме, насквозь освещенный трамвай.
Евфратский щелкнул зажигалкой, выпустил дмм из ноздрей и сказал:
— А почему бы вам, Илья Борисович, до выхода романа отдельным изданием, не пропустить его через журнал?
— Я же не имею протекций… Кто возьмет? Печатают все одних и тех же.
— Пустяки. У меня есть идейка, но ее еще надо хорошенько обмозговать.
— Я бы с радостью… — мечтательно произнес Илья Борисович.
Еще через несколько дней, в кабинете у Ильи Борисовича, изложение идейки:
— Пошлите вашу вещь, — Евфратский прищурился и вполголоса докончил: — «Ариону».
— «Ариону»? — переспросил Илья Борисович, нервно погладив рукопись.
— Ничего страшного. Название журнала. Неужели не знаете? Ай-я-яй! Первая книжка вышла весной, осенью выйдет вторая. Нужно немножко следить за литературой, Илья Борисович. — Как же так — просто послать?
— Ну да, в Париж, редактору. Уж имя-то Галатова вы, небось, знаете?
Илья Борисович виновато пожал толстым плечом. Евфратский, морщась, объяснил: беллетрист, новые формы, мастерство, сложная конструкция, русский Джойс… — Джойс, — смиренно повторил Илья Борисович. — Сперва дайте перестукать, — сказал Евфратский. — И, пожалуйста, ознакомьтесь с журналом.
Он ознакомился. В магазине ему дали пухлую розовую книгу, он ее купил, вслух заметив: — Молодое начинание. Нужно, знаете, поощрять. — Прекратилось молодое начинание, — сказал хозяин магазина. — Один номер всего и вышел.
