Может, только сумасшедший мог найти в Сайгоне очарование, а может, только очень нетребовательный человек, но для меня Сайгон был полон очарования, а опасность лишь подчеркивала его. Дни постоянного широкого террора в Сайгоне уже прошли, но все понимали, что они могут в любой момент вернуться, как в шестьдесят третьем — шестьдесят пятом годах, когда под рождество взорвали офицерское общежитие, когда взорвали плавучий ресторан «Микан», затем выждали, пока его отстроят заново, оттранспортируют на другую речную стоянку, и взорвали снова. Когда взорвали старое здание американского посольства и навсегда изменили характер войны, придав ей новый размах. Было известно, что в районе Сайгон — Шолон находятся четыре партизанских саперных батальона — внушающие ужас партизанские «суперзвезды». Им даже не приходилось ничего делать, чтобы держать всех в страхе. Перед новым зданием посольства круглосуточно дежурили пустые санитарные машины. Часовые ползали с зеркалами и приборами под каждой машиной, въезжающей в каждый двор. Перед офицерскими общежитиями возводились укрепления из мешков с песком, устанавливались контрольно-пропускные пункты и проволочные заграждения. Окна наших комнат забирались решетками. Но все равно партизаны прорывались то здесь, то там, нанося удары наугад, но эффективно.
Тогда по ночам по улицам разъезжала на «хонде» серьезная женщина-тигрица, стреляя в американских офицеров из кольта. За три месяца она убила, кажется, не менее дюжины. Сайгонские газеты именовали ее красавицей, но откуда же это было им знать? Командир одного из подразделений военной полиции в Сайгоне высказывал предположение, что действует переодетый в женское платье мужчина, потому что «такой кольт чересчур тяжел для мелкорослой вьетнамки».
Сайгон — центр, в котором любое событие, случившееся за сотни миль в джунглях, отзывается звучанием некой кармической струны, натянутой так туго, что тронь ее рано утром, и она не смолкнет до поздней ночи. Какие бы события в стране ни происходили, на все находились формулировки и пресс-релизы, а при подготовке к обработке компьютерами можно было жонглировать самыми большими числами. Приходилось встречаться либо с оптимизмом, которого не мог искоренить никакой размах насилия, либо с цинизмом, самоедски пожирающим самого себя изо дня в день, а затем зло и голодно набрасывающимся на все, от чего можно урвать пищи,— вражеское ли, свое ли, неважно. Убитых вьетнамцев именовали «верующими»; потерять в бою взвод американских солдат называлось «получить синяк». Послушать, так можно подумать, что убить человека — вовсе и не значит убить. Просто ослаб парень, и все.
