И не далее как неделю назад Константин крепко обнял на прощание непривычно серьезного Славку, который был уже десятником, но не по княжескому повелению, а по воеводскому назначению, что было отраднее вдвойне, и пожелал удачи ему, Ратьше и всем прочим, рвущимся в настоящий бой.
Проводов в том виде, в каком их помнил Константин по двадцатому веку, не было. Митинговать древние русичи еще не научились и на войну уходили в точности так же, как спустя семь с половиной веков уезжали в рабочую командировку, например, на обычную нефтяную вахту, сдержанно попрощавшись с семьями и по-деловому проверив в последний раз, все ли взято.
Выступившее в поход войско особой красотой оружия и амуниции не блистало. Про форму одежды и говорить нечего — отсутствовала напрочь, так что ратники скорее напоминали крупный партизанский отряд. Разве что люди выглядели почище да лица их были не усталые, и смотрели они по сторонам бодро, с улыбкой.
Словом, конный полк обычных солдат, едущих на очередные учения. Именно такое сравнение пришло на ум Константину, когда он, как положено князю, пять дней назад провожал свое маленькое войско до городских ворот.
Он вновь с тоской вспомнил эти проводы, когда еще ничего не знал о грядущем, когда дальнейшие шаги по новой, неизведанной дороге казались простыми и главным виделось ему одно-единственное условие — не спешить, не забегать вперед, дабы преждевременно не перегнуть палку.
Да что там пять дней назад, когда даже вчерашний день еще поутру не сулил ничего экстраординарного…
Помнится, он успел в очередной раз обсудить проект будущего букваря с отцом Николаем — все-таки рукоположил его епископ Арсений после настойчивых уговоров Константина. Пришлось, правда, подкрепить свои словесные доводы немалым даром церкви в виде некоторых угодий из числа княжеских, ну да и хрен с ними.
После этого князь заглянул в первый странноприимный дом, выстроенный для немощных, убогих стариков, потерявших в боях кто руку, кто ногу. Видя слезы благодарности на их изувеченных многочисленными шрамами лицах, их радостные светлые улыбки, он еще раз порадовался тому, что все идет именно так, как и было задумано.
Веселила его сердце даже не столько осуществленная наконец-то затея, сколько то, с каким энтузиазмом трудился на этой ниве отец Николай, отошедший, пусть и временно, от своих колебаний и сомнений.
Может быть, это и ненадолго, но Константин предусмотрительно так загрузил его своими идеями и прожектами, что вторично возведенному в сан священнику, а первый раз это произошло еще в двадцатом веке, предстояло потрудиться немало дней, чтобы осуществить их на практике.
