Не тут-то было! Шесть недель он ждал, когда снимут шину, боялся лечь рядом, дотронуться, причинить боль. Через шесть недель он увидел её ногу и с трудом сдержал себя, чтобы не выдать отчаянья: нога выглядела безжизненной, деревянной и вдвое тоньше здоровой.
Он отвёз жену в санаторий — в лучший военный санаторий Крыма — и опять успокоил себя тем, что через месяц она выйдет абсолютно здоровой, его прежней девочкой. Он отдал кучу денег за лечение и отдал бы ещё больше, только бы они помогли. Не помогли. Спустя месяц главврач санатория, опытный хирург, здоровый детина, с ручищами, как у обезьяны, и странной фамилией Табич, сказал, что Софию нужно прооперировать заново. Рассказал, как это будет практически, как вставит в колено металлические спицы, что его жене придётся передвигаться в инвалидной коляске, находиться четыре месяца в санатории. И потом, возможно, всё будет хорошо. Павел по-настоящему испугался. А София категорически отказалась, даже слушать не захотела хирурга.
Табич при выписке бросил ей:
— Поторопитесь. Жду вас до августа. Приедете позже — не возьму.
— В августе я приеду показать вам здоровую ногу, — заявила София.
— Ну-ну, посмотрим. Мы и не таких героев видели. Я, знаешь, и Афган, и Чечню через свою операционную пропустил. Если сказал, что без операции не обойдёшься, значит так оно и есть. Жду!
Табич снисходительно улыбнулся на прощанье.
Из санатория она медленно шла к машине Павла, прихрамывая, и сидящие на скамейках люди провожали её жалостными взглядами. Вот это было мучительнее всего для Павла. Ему хотелось крикнуть: «Она не инвалид! Не нужно так смотреть!» Он был мрачнее тучи. София одарила его подбадривающей улыбкой — прорвёмся.
Дома она села за Павлов тренажёр и, закрепив пятикилограммовый груз, попыталась поднять его негнущейся ногой. Сначала ничего не получалось, но София упорно продолжала заниматься. Включала на всю катушку музыку, стонала от нестерпимой боли и заставляла гнуться своё колено. Слёзы катились по её лицу, она их не замечала, стиснув зубы. Павел никогда не заходил в комнату во время этих занятий. А занималась она практически целый день, с короткими передышками на отдых. Он стал приходить домой поздно: хотел быть уверенным, что не услышит этой музыки и стонов Софии.
Он спланировал свою жизнь так, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты, разве только на сон. Лучше бы всё это произошло с ним! Он не мог этого переносить, избегал жену, боялся посмотреть ей в глаза. Почти не разговаривал. Чувство вины и неверие в её выздоровление сменялись надеждой, что всё будет хорошо. Он вымотался. Ни о каком сексе с ней тогда не думал, считал, что Софии сейчас не до секса. Всё своё время посвящал работе. Иногда друзья вытаскивали его покататься на лыжах и в сауну.
