— Я его и старого не знала. И знать не хочу.
— Твоё упрямство мне говорит об одном — ты его не простила. А возможно, и любишь до сих пор. И он тебя, кстати.
— Совсем некстати. Ты что, видишься с ним?
— Да, вижусь иногда. Ты считаешь это предательством по отношению к тебе?
— Ты сам сказал.
— София, ты не права. Ваши отношения с Павлом и мои с ним — две большие разницы, как говорят в Одессе. Ведь он вырос у нас в мастерской. Мы очень давно дружим. Я поддерживал его напряженные поиски смысла жизни, когда Павел был ещё мальчишкой.
— Вот-вот, ты и сейчас его поддержи. А то, вижу, интенсивность духовных поисков начала сказываться на его психическом здоровье!
— И свой дизайнерский салон он открыл благодаря воспитанию в нашей творческой семье, — продолжал отец, игнорируя выпады дочери. — Рос с дедом, один. Теперь совсем один остался. Родители, как уехали на север за длинным рублём, так и застряли там навечно — в вечной мерзлоте. Вам скоро по тридцать. Может быть, вы пересмотрите свои отношения? Подумай. Жизнь проходит слишком быстро, а вы живёте, как на вокзале в зале ожидания.
— Не о чем думать. Он просил тебя поговорить со мной или это твоя идея?
— Он.
— Интересно, когда?
— С месяц назад. Павел спросил о тебе. Я ответил, что всё хорошо. Он хотел увидеться с тобой, заезжал к нам за день до приезда Германа.
— И ты сказал ему про Германа?
— Да. А что, не надо было?
— Ты сказал, что Герман ко мне приезжает или к картинам?
— Сказал, что твой новый друг узнал о наследии предков и живенько примчался к нам.
— И это ты говоришь, что у меня только две краски? Чья же я дочь? Где же ваши, папа, полутона? Что, нельзя было раскрасить в радужные цвета приезд Германа? Всё-таки это я твоя дочь, а не он сын! Хоть Павел и вырос у нас в мастерской, хоть ты и поддерживал всегда его ранние и напряженные поиски смысла жизни.
Отец наконец не выдержал и расхохотался:
— Ты хотела вызвать ревность Павла? Хорошо, в следующий раз, когда увижу его, скажу, что Герман очень сожалеет, что прервал свой визит и собирается вернуться. Или, знаешь, дочь, лучше напиши мне шпаргалку для Павла, а я озвучу.
София, не найдя, что ответить, встала, метнула гневный взгляд на отца, накинула пальто и выскочила из квартиры.
Отец повернулся к мольберту, посмотрел на своё творение и улыбнулся: «Любовь жива».
София ехала на работу и размышляла: «Значит, Павел всё знал о картинах, о приезде Германа. И папа ничего не сказал ни мне, ни следователю. А следователь упорно интересовался кругом моих друзей, знавших о визите Германа. Ну, вот, сначала я подозревала подругу, потом Германа, теперь бывшего мужа. А вдруг это и правда, Павел? Что-что, а рисковать он любил всегда. И ничего, что уже под тридцатник, в голове до сих пор ветер: все экстремальные виды спорта испробовал — от горных лыж до виндсерфинга. С парашютом и с тарзанкой прыгал — адреналин проживал, чтобы чувствовать себя живым, как он выражался. А прошлым летом попробовал скайт, и говорят, так «укололся» им, что серьёзно присел на свой новый «наркотик». Теперь всё свободное время проводит на Тарханкуте в свободном полёте. Но скайт и тарзанка — мальчишеские игры, а ограбить музей — преступление, за которое можно потерять всё — свободу, репутацию, бизнес. Нет, этого не может быть. Это же надо — какой бред лезет в голову! Размечталась, что мой рыцарь из любви ко мне решил ограбить музей, чтобы устранить с «поля боя» чужеземца. Вот идиотские мысли!»
