Это стало последней каплей для шестилетней девочки. Да! Ее бабушка учила не быть завистливой, потому как завидовать грешно и некрасиво, и Маша это помнила и старалась внимать советам бабушки. Но в эту минуту девочка не могла совладать со своими чувствами. И ее обуяла черная зависть.
Маша пронзительным взглядом смотрела на брошку, и в ее детском сердце зародился коварный план. Она еще не знала, как воплотит его в жизнь, но в успех уверовала окончательно!
Зинка, покрасовавшись, побежала к другим девочкам хвастаться брошкой, а Маша с бабушкой остались сидеть на скамейке. Бабушка сразу же почуяла что-то недоброе. Отвлекая Машу, она сказала:
– И что красивого в этом кусочке слюды? Тьфу! Наверное, старая Анисья целый узел тряпок отдала Мошку! А ему лишь бы обманывать простой народ! Конечно, на то он и еврей, чтобы богатеть за наш счет!
В это время богатеющий еврей Мошко проезжал мимо их ворот, следуя в направлении районного центра, в котором и проживал.
– Бабушка, скажи, а почему у Мошка такая рваная фуфайка и на ногах разные сапоги, если он богатый? – задала вопрос Маша.
Надо сказать, что сапоги старьевщика были предметом насмешек у всех сельчан. Потом на долгие годы это стало летучей фразой. Если хотели сказать о чьей-то нищете, говорили: «Да у него же сапоги, как у Мошка». Бабушка смутилась, но тем не менее ответила:
– Так притворяется, гад! Все новенькое в сундук спрятал, чтоб не изнашивалось. Бережет свое добро-то. А вы, такие дурочки, как Зинка, несете ему тряпки. А он потом за них денег наторгует!
Здесь бабушка замолчала, видимо, безуспешно пытаясь представить себе этот торг. Но Маша думала о своем. Зинка, убегая, шепнула ей, что Мошко приедет завтра. Дед Евсей просил старьевщика привезти с базара кадушку для засолки огурцов, и тот пообещал. Девочка с трепетом ожидала завтрашнего дня. Она знала, что он станет решающим.
Поужинав, они с бабушкой собрались спать. Плотоядным взглядом Маша осматривала более чем скромный домашний скарб. Вот на окнах висят марлевые занавески, которые скручиваются и никак не хотят закрывать оконные стекла. На железной кровати набитый соломой матрац был застелен домотканой в цветную клетку дерюжкой. Около порога лежал кусок рваной мешковины, о который вытирали ноги. На кровати в изголовье лежали две фуфайки, вывернутые наизнанку, которые служили вместо подушек. Правда, в углу комнаты стоял небольшой дощатый сундук. Он был старенький, но в то время Маше он казался предметом роскоши. Бабушка очень редко его открывала. Маша знала, что там лежало: пара чистых простынок, бабушкино зимнее, подбитое ватой пальто (когда Маша болела, ее им укрывали). На самом дне лежал бабушкин теплый платок, в котором она ходила зимой. Платок уже был поношенный, старенький, но – единственный. Все эти вещи были сверху закрыты скатеркой.
