И в этот момент Литума, рассеянно наблюдавший за движениями правой руки Хосе, заметил, что его брат ногтем большого пальца что-то чертит на деревянной поверхности стола, испещренной надписями и пятнами, обожженной окурками. Литума почти перестал дышать, он напряг зрение и сказал сам себе, а потом повторил, что не сошел с ума и не заклинился на одной идее: то, что его двоюродный брат машинально рисовал ногтем большого пальца, — это были паучки. Именно паучки, такие же как в угрожающих анонимках, которые получал Фелисито Янаке. Ему не приснилось и не привиделось, драть всех в лоб. Паучки, паучки. Вашу мать, вашу мать.
— А вот у нас сейчас проблема — просто жуть. — Литума, скрывая тревогу, указал в сторону проспекта Санчеса Серро. — Да ты наверняка в курсе. Читал ведь в «Эль Тьемпо» письмо Фелисито Янаке, владельца компании «Транспортес Нариуала», к шантажистам?
— У этого парня яйца подвешены крепче всех в Пьюре, — воскликнул Хосе Леон. Глаза его блестели от восхищения. — Я не только прочел это письмо, как и все пьюранцы. Я его вырезал, велел вставить в рамку, и теперь оно висит над моим рабочим столом, братишка. Фелисито Янаке — пример для этих педиков — перуанских бизнесменов и коммерсантов, которые спускают штаны перед мафиози и отстегивают им дань. Я давно уже знаком с доном Фелисито. Мы в нашей мастерской ремонтируем и подлаживаем автобусы и грузовики из «Транспортес Нариуала». Я написал ему несколько теплых слов, выразил солидарность с его заявлением в «Эль Тьемпо».
Хосе пихнул Литуму локтем в бок и показал на его погоны:
— Вы просто обязаны защитить этого парня, братишка. Если мафиози подошлют к нему убийцу, это будет трагедия. А ведь они уже спалили его контору.
Сержант смотрел на двоюродного брата и молча кивал. Его ярость и восхищение не могли быть поддельными; ошибался здесь именно он, Литума: Хосе рисовал не паучков, а какие-то лучики. Простое совпадение, случайность, каких много. Но в этот момент память обернулась другой стороной: в голове у полицейского посветлело, чтобы он мог видеть яснее и отчетливее, и память подсказала — с такой очевидностью, что Литума задрожал: на самом деле тот, кто с детских лет вечно чиркал карандашом, веточками или ножиком всякие звездочки, похожие на паучков, — это был его двоюродный брат Хосе Леон, а не говнюк Хосефино. Ну конечно, ну конечно. Это был Хосе. Еще задолго до знакомства с Хосефино Литума знал о страсти двоюродного брата к рисуночкам. Они с Обезьяном с детства потешались над этой манией. Твою мать, твою мать!
