.
Не менее сильное влияние евреи оказывали и на другие сферы деятельности. С этой точки зрения особого внимания заслуживает мнение «блестящего», по словам г. А. Леруа-Болье, еврейского писателя г. Джеймса Дарместетера, высказанное им в сочинении «Взгляд на историю еврейского народа», вышедшем на французском языке в 1881 г.
Джеймс Дарместетер писал: «В глазах историка действительный интерес в еврейском народе представляет то, что это единственный народ на протяжении всей истории, который можно встретить в любой исторический момент, и что, исследуя его судьбу, в большинстве случаев обнаруживаешь его в самом центре всех великих цивилизаций, всех великих религиозных идей, которыми до последнего времени вдохновляется цивилизованный мир. Еврейский народ возникает... на самой заре истории, он принимал участие во всех великих событиях: это вечный и повсеместный свидетель, свидетель не пассивный и немой, но лично участвовавший – действием или страданием – почти во всех драмах. Два раза принес он обновление миру: европейскому – через Иисуса, восточному – через ислам, не говоря уже о влиянии более тихом и скрытом, но, быть может, не менее сильном и длительном, которое он оказывал в Средние века на формирование современной мысли...
Магомет, прошедший школу иудаизма и иудохристианства, основывает ислам, догмами которого являются иудейские догмы, воспринятые менее развитым умом, чья мифология по сути дела является раввинской и иудохристианской...[115].
Запертое в тиски догмата и развивающееся только в искусстве и политике Средневековье заимствует восточные науки и философию, которые оно находит в гетто. Науки, как и философия, выходят оттуда; Роджер Бэкон исследует писания всех раввинов; вся медицина в их руках; Ричард Английский изгоняет всех евреев, но, будучи больным, призывает Маймонида. Наконец, целая отрасль литературы вышла из гетто: сказки и новеллы. Исключительно благодаря еврейским переводчикам Франция познакомилась со старинными индийскими баснями, рожденными во времена Будды на берегах Ганга и имевшими столь замечательный успех на берегах Сены, а оттуда и по всей Европе.
Оборотной стороной этих видимых действий является тихая и невидимая деятельность, неосознанная как для тех, кто ее осуществляет[116], так и для тех, кто испытывает на себе ее последствия, деятельность, которая задним числом оправдывает ненависть Церкви: религиозные споры, незаметно подтачивающие Христианство... Еврей умеет находить уязвимые места Церкви, для чего кроме мудрости святых книг у него есть страшная проницательность угнетенного. Он – доктор неверия, и все мятежники духа идут к нему и в сумерки, и в ясный день. Он – за работой в огромной мастерской кощунства великого императора Фредерика и королей Швабии и Арагона. Это он изготовил весь смертоносный арсенал рассуждений и иронии, которые впоследствии передал скептикам эпохи Ренессанса, вольнодумцам великого века, и даже сарказм Вольтера – не более чем самое сильное и громкое эхо слова, нашептанного шестью веками ранее в тени гетто, или еще ранее – во времена Цельса и Оригена, в самом сердце религии Христа... в “антиевангелиях” первого века»
