Не умный, не с философским подтекстом иль хоть малость сколько-то иным.
На деле — однотипно-надоедливо, повторившись по стечении длительного промежутка от молчания, спросив:
— Зачем?
Наверное, раз трёхсот пятидесятый, ответив про себя, Аден подумал — а в чём действительно смысл всего? Действительно, зачем?
Есть ли цель или обязательство, хотя бы, к примеру, отвечать на него.
В таком случае, вероятнее, в этом небытие, он вновь забудет ответ, возможно, как обычно к следующему разу вспомнил удачную шутку, на самом же деле, как и рассказав, так и посмеявшись лично.
Но, отчего же эти разговоры «ни о чём», ему так дороги?
Наверное, считая, видя или найдя идеального слушателя-собеседника, убаюкивающе-успокаивая — не думая о том, что говорит, ведь это и не обязательно.
Подобно ночной тишине или беззаботной людной улице, где по возможности затерявшись в толпе, среди триллионов голосов абстрагироваться и в пустоте, навечно запомнив ощущение безмятежности.
— Наверное, потому что, все умрут. — шевельнулись губы Адена.
Вряд ли и самому понимая, что он говорит, возможно, таким образом, наконец, сознавшись самому себе, сказав правду, скрываемую все эти годы глубоко внутри.
Имел ли он ввиду конкретно «всех» или «всех», кто его обидел: издевавшиеся над семьёй, лишивших дома, обрекая на вечную неволю.
Или… искоренив весь мир.
Анигилировав саму природу злобы, как таковой, оставив только один, понятный, естественный уклад.
Пройдя мысленным ответом, со станции по горизонталям, пронзая насквозь конусообразное рукотворное строение, ярым блеском мчалась волна.
По всей длительности, стаскиваясь по обе стороны строения, возникли символы, перенасытившись от избытка втягиваемой энергии, пополняясь трещинами.
Отходя малыми очагами, пока не раскроив верхушку, не вырвавшись заревом калеблящихся солитонов материи.
Застилая глаза белым шумом, ошпаривая и тут же разжигая, Аден в последний раз вздрогнул, от боли раскрыв глаза.
Всё прекратилось.
Глубоко вдохнув, он находился ровно там, где встретил падение корабль.
Лёжа, в отсеках раздробленной Горгоны, от опасной дистанции между ним и свисавшего над лицом силового кабеля разрушенной онокулярной системы досмотра.
Настроживающе жужжа, пшиками и искрами посыпая лицо Адена, с опаской, но, подпёршись руками, позволив в бок отползти от себя.
Уткнувшись о перевёрнутую действительной рухнувшего звездолёта, под ногами Адена хрустели кружки, перебрались и смялись столовые приборы, выцветшая фотография нескольких адамантийцев и записей капитана.
