— Я даже не помню! — в отчаянии восклицал Егор. — Может, и говорили, а может, и нет. Но в последнее время — точно нет. И вообще странно, чтобы Женька потратила кучу денег на ненужную вещь. Она никогда, никогда не интересовалась астрономией до такой степени, зачем же она полезла на крышу?
Меня никак не оставляла в покое еще одна деталь. Кассовый чек из магазина оптики, смятый в комочек. Женя ведь была очень практична. У нее даже было заведено несколько подходящих коробок из «Икеи», куда складывались мелкие документы, рассортированные по видам: квитанции, чеки, гарантийные талоны. Когда мы перевозили Женькины пожитки из общежития на квартиру к Егору, мы также захватили с собой упаковки из-под электрического чайника и от утюга — только потому, что у этих приборов еще не кончился гарантийный срок. Как же она могла так наплевательски отнестись к финансовому документу на солидную сумму?
Я то и дело представляла себе, как Женька едет домой со злосчастным прибором и мнет, мнет, мнет в кармане чек на покупку. Было что-то в этой картине такое, от чего у меня по коже бежал озноб.
Я даже съездила в тот магазин оптики, чтобы поговорить с продавцом, оформлявшим злополучную покупку. Но выяснилось, что тот сотрудник накануне уволился и покинул город, не оставив нового адреса.
А вскоре и Егор пришел в кофейню в последний раз.
— Я отчислился, — хмуро сообщил он. — Перевожусь в Москву, в Академию Госмагии. Начну с нуля. Меня еще в семнадцать лет туда записали, но я рисовать хотел, поэтому и не стал поступать.
— А как же ты увернулся? — Я вспомнила свой кувшин с чаем из оленьей травы.
— У меня дядька в Мадриде служит. Он связи поднял и «отмазал» меня.
— А зачем же ты теперь?.. — спросила я, уже догадываясь зачем.
— Если бы я в свое время не отказался от изучения магии, я бы мог спасти Женю. А мазня моя никому помочь не сможет. Может быть, это судьба меня наказала — за дезертирство.
— Наверное, ты прав, — сказала я. — Сама недавно думала, что надо было в Академию идти, на медицинский. С моим уровнем меня куда хочешь приняли бы. А я тоже дезертировала. Но ты-то, ты художник от Бога, знай, что картины твои чудесные. Не бросай это дело. Ты же сможешь рисовать просто так, для души?
— Не знаю. Может, когда-нибудь и смогу, — помолчав, вяло отозвался Егор. — Сейчас не хочется. Ничего не хочется. Я дела улажу и к Жене на лето уеду. Увидимся. — И с этими словами он исчез из моей жизни тоже.
Я осталась совсем одна.
