— Зачем?
Действительно не могу понять.
— Я должна убедиться.
— А если не убедишься? — на мгновение оживляюсь я. — Клочки по закоулочкам, да?
Пальчики с острыми коготками снова тянутся к моей груди. Теперь я замечаю мерцающую полоску — браслет из рунного серебра обхватывает тонкую косточку запястья.
Кое-что проясняется.
— Ты крысиная ведьма!
Крыса снова мечет вверх-вниз глаза-бусинки и скупо усмехается левой половиной морды:
— Не отвлекайся, рассказывай.
— Не могу… Мысли ушли… нет мыслей… совсем… — объясняю я.
Крысиная ведьма недовольно передергивает усами, но спокойно произносит:
— Ладно, уж так и быть, сюда смотри. — Она вытягивается столбиком, разводит лапы в стороны и замирает на несколько секунд, как дирижер, который готовится к увертюре. Я даже слышу, как где-то начинает выводить нежный щемящий мотив невидимая флейточка, которая торопится сказать свое слово перед тем, как грянут литавры, и скрипки, и медь.
Крыса принимается плести воздушный колдовской сейд. Один пасс, другой, третий, четвертый… седьмой… пятнадцатый… Хрустальная паутина разворачивается с сердцевины — постепенно, по ломаной спирали; разрастается, захватывая пространство, прошивая его радужными иглами.
Прозрачная роза распускает лепестки в ущелье между мусорными контейнерами. Несколько раз ловкие пальчики смыкаются в резком движении. Я знаю этот прием — он называется «степлер», мама часто его использует.
Слежу за ловкими отточенными движениями — и вскоре вижу, что тенета для концентрации внимания готовы.
Сеть дивно хороша. Она неуловимо посверкивает, колеблясь от энергетических потоков, которые, сплетясь по воле безупречной волшбы, удерживают друг друга в сложной четырехмерной структуре.
Я понимаю, что крысиная ведьма — большой мастер.
— Встречалась с твоей матерью в прошлом году. В Новгороде, на семинаре по сейду, — подтверждает мои догадки крыса. — Какая она, я знаю, теперь хочу посмотреть, какая ты. Не противься, я вытяну все сама, ты только слушай… Там, вдали…
Я вслушиваюсь. Мелодия соблазнительна, но еле слышна, почти неразличима, и я трогаюсь с места, чтобы приблизиться к ней.
Двигаюсь и чувствую, как расступается вязкая муть. Сначала легким пунктиром обозначаются контуры, они наполняются тенями и светом, превращаясь в живые картины; прошлое клубится облаками и наплывает на будущее, и в этом смешении проступают образы настоящего. Фразы возникают одна за другой, исчезают и снова появляются, будто черный коготок подцепил нитку, и клубок воспоминаний, разматываясь, катится по тисовому лабиринту в поисках выхода — то скрываясь за поворотами, то вновь оказываясь на виду.
