Я же выбираюсь из ресторана с огромным облегчением. За время почти неподвижного сидения на стуле я будто перешел в разряд оловянных солдатиков. Ноги не гнутся, все тело поддается ритму барабанной дроби. Представляю, что было с ней после двух суток.
– Можно, я возьму вас под руку? – просит она виновато. – Меня немного мотает.
– Разумеется! Прошу вас! – оттопырил я локоть, и мы не спеша идем по Московскому проспекту от остановки к остановке, прочь от злосчастного ресторана в сторону загородного простора. Навстречу нам и завывающему ветру то и дело попадаются намотавшие на лица шарфы, поднявшие воротники своих длинных пальто горожане. Мохеровые и шерстяные шарфы под капюшонами смотрятся так нелепо, будто это портянки под сапогами, а сами бредущие прохожие напоминают остатки разбитой наполеоновской армии. Вечерний морозец хватает их за бока, ветер срывает шапки, щиплет женщин ледяными пальцами за теплые ляжки.
«Каково им там под юбками? Тепло ли?» – думаю я, пока мы не выходим к монументу «Героическим защитникам Ленинграда». Южные ворота города, где сходятся шоссе из Пулкова и Московский проспект. А раньше здесь стоял путевой Среднерогатский дворец, построенный Растрелли для императрицы Елизаветы Петровны.
Теперь вместо четырехрукого столба – обелиск, а вместо дворца – пепелище вечного огня. Искры взметались в небо то одиночными выстрелами, то непрерывной долгой очередью. Словно это не вечный огонь, а долговременные огневые точки – доты.
Низкие облака, как пикирующие бомбардировщики. Летят, отбрасывают крылами грозные кривые тени. Огонь подсвечивал надпись, из которой следовало, что именно в этом месте занимали оборону пулеметно-артиллерийские подразделения и части истребительно-противотанковой артиллерии.
Высоченный, устремленный в небо обелиск напоминал зенитную пушку на боевом взводе. У его подножия – скульптурная группа Рабочего и Солдата. «Победители», одним словом. Стоят, подставив огню свои бронзовые или каменные лица. В темноте не разобрать, разве что, если дотронуться. А за ними, будто в тени, – обороняющиеся ленинградцы: литейщики, окопницы, ополченцы, связисты, снайперы, летчики.
«Литейщики» – читаю я вновь медные подсвеченные слепящие буквы. Отблески от огня создают эффект неоновой вывески, бегущей кровавой строки объявления «В литейный цех требуются литейщики, для отлива форм смерти». А вроде бы мирная на первый взгляд профессия. И снова видения охватывают меня. Я протягиваю руки, чтобы согреть пальцы. Но тень от них перекрестная – будто самолет идет на таран прямо над головой и сыплет нам на головы отлитые литейщиками зажигательные бомбы. А внизу у вечного огня, как в окопе, греемся, прячемся мы всем окопным полком. Жмемся спинами, прячемся от воздушной холодной атаки, пока связисты копаются под бомбежками, согнувшись в три погибели, то ли протягивая провода, то ли уже разматывая кишки.
