– Кольцо принадлежало отцу, его стихии временами вели себя несдержанно.
– Но почему вы отдали его мне?
– Тебе он сейчас нужнее, чем сейфу, – Анри пожал плечами и поднялся.
А меня вдруг ощутимо тряхнуло: я представила, что снова остаюсь один на один с тьмой, ухожу на грань, и руки похолодели, а желудок провалился в левую пятку. Ну или в правую, дела это не меняло. Стоило задуматься о чернилах ледяных плетей смерти, внутри все сжималось, а сердце трепыхалось, как пойманная в силки птица. Ладони позорно вспотели, вместе с ними вспотела я вся целиком. Всевидящий, только этого мне еще не хватало! Я теперь что, собственной магии буду бояться?
– Пожалуй, немного прогуляюсь, – хмыкнула, собираясь подняться, но тяжелый взгляд мужа пригвоздил меня к стулу.
– Сиди здесь и занимайся.
Вот еще!
Я вскочила, но сильные ладони скользнули по моим рукам, обжигая, сжали крепко, властно.
– Мне дурно, – сообщила я.
– Принести тазик?
Я задохнулась от возмущения. Сопеть не начала только потому, что хорошо запомнилось сравнение с чайником.
– Мало того что вы приказали за мной следить…
– Не следить, а присматривать.
– Кто я вам, дите неразумное? – выпалила ему в лицо.
– Хуже, – он усмехнулся, – дети обжигаются и больше не лезут в огонь. Ты же с завидным упорством ищешь неприятности. Не просто ищешь, но и находишь.
Прищурилась, с лихвой возвращая ему издевку:
– Вы не имеете права мне приказывать! Вы мне вообще никто!
Посветлевшие глаза полыхнули так, что я отшатнулась. Муж до боли сдавил мое запястье, которое и без того немилосердно жег браслет.
– Если тебя что-то не устраивает, исправить это можно в два счета.
Он отшвырнул мою руку и вышел так стремительно, что только чудом не сквозь дверь или вместе с ней. Под золотисто-черным узором наливались следы от пальцев, и я невольно потерла пылающую кожу и отвернулась к окну. Столы здесь были не такие большие, как в Мортенхэйме, а вот пузатые настольные лампы под абажурами поразительно напоминали те, что стояли в замке брата. Не вполне отдавая себе отчет в том, что делаю, я погладила абажур сливового оттенка, расписанный неярким сиреневым узором – какие-то веточки и птицы, ничего особенного. Сияние камня померкло, и я захлопнула коробочку. Не стану я носить это кольцо, жила без этого камня раньше и дальше проживу. По окнам забарабанил дождь, размазывая по стеклу первые капли слез, я прижалась к нему лбом, по-детски расплющив нос. Подышала на него и нарисовала сердечко, как частенько делала сестренка.
