– Решаем большинством голосов. Мое решение: виновен. Альмир?
Лицо, закованное в рамки белоснежной чалмы, осталось бесстрастным. Намийский шейх поднял руку, и, подчиняясь потокам его силы, в песочных часах закрутились небольшие вихри.
– Невиновен.
– Рэм?
Загорец огладил густую бороду, захлопнул папку и спокойно взглянул на Эрика:
– Виновен.
Еще один из присутствующих высказался за и трое против.
– Анри.
– Виновен.
Почему-то это слово далось тяжелее, чем он себе представлял. Но думать еще и о том, почему, не было ни сил, ни желания.
– Графиня? Ваш голос решающий.
Евгения улыбнулась. Намотала на палец длинный белокурый локон, наклонила изящную головку. Она терпеть не могла зарвавшегося мальчишку, и он это знал. А еще он знал, что сейчас целиком и полностью в ее власти. Поэтому она позволила себе помедлить. Поэтому и еще потому, что графине не нравился Анри: из Энгерии он вернулся не к ней, а в Вэлею. Чужим.
Все из-за той девчонки.
Евгения сжала руку так, что ногти впились в ладонь, и произнесла, смакуя каждую букву:
– Виновен.
– Су-у-ка! – выдохнул Эрик и рывком бросился с постамента.
Вероник едва уловимым глазу движением выбросила вперед руку – и он словно налетел на невидимую стену. Лезвие шаанха, иньфайского удлиненного кинжала, застыло в сантиметре от горла сводного брата. Эрик сглотнул и отступил на несколько шагов, вскинул руки. Бежать некуда – в замке его держала клетка Каори, вырваться из которой не под силу даже самому могущественному магу. А значит, сейчас его отведут в лабораторию – по доброй воле или силой, обездвижат и введут кровь ненавистного Анри де Ларне. Кровь хэандаме – токсин, выжигающий магию подчистую. Он превратится в пустышку, в никчемное отребье. Отец никогда его не ценил, а после такого вообще перестанет замечать.
– Большинством голосов виновен, – коротко заключил Симон, – приговор надлежит привести в исполнение немедленно.
– Вы пожалеете, – хрипло процедил он, складывая вспотевшие ладони вместе, чтобы унять дрожь. Анри на него не смотрел, но Эрик глядел за двоих пристально, чтобы впитать каждую искру ненавистного золота в глазах, на волосах, с загорелой кожи. Впитать, запомнить и раздуть из них такое пламя, которое поглотит их всех. Всех, осмелившихся решать его участь как судьбу безродного плебея. Но в первую очередь отца, который это допустил, и того, кто станет орудием.
– Из меня вытравят магию, но не мозги, – голос почти не дрожал, и губы растянулись в улыбке. – Слышишь, солнечный мальчик? А я слышал, что браслет все еще при тебе.
