Римская сатира | страница 46



80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись?

Фунданий

Вибидий

Грустно служителям сделал вопрос: «Не разбиты ль кувшины,

Потому что бокалы гостей... стоят не налиты?»

Между тем как смеялись мы все заодно с Балатроном,

Снова вступает Насидиен, но с лицом уж веселым,

Точно как будто искусством готов победить он Фортуну.

Следом за ним принесли журавля: на блюде глубоком

Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.

Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих

Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки.

90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,

И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,

Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь

Нам не рассказывал все: и натуру и дело искусства,

Так что их и не ели, как будто, дохнувши на блюда,

Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем!

Персий

Сатиры

Пролог

>{3}

Ни губ не полоскал я в роднике конском,

Ни на Парнасе двухвершинном мне грезить

Не приходилось, чтоб поэтом вдруг стал я.

Я геликонских дев с Пиреною бледной

Предоставляю тем, чьи лики плющ цепкий

Обычно лижет; сам же, как полунеуч,

Во храм певцов я приношу стихи эти.

Из попугая кто извлек его «здравствуй»,

Сорок заставил выкликать слова наши?

Искусств учитель, на таланты все щедрый,

Желудок, мастер голосов искать чуждых:

Блеснет надежда на коварные деньги —

Сорока поэтессой, как поэт — ворон

Легасовым напевом запоют, верь мне!

САТИРА ПЕРВАЯ

О заботы людей! О, сколько на свете пустого!

«Кто это станет читать?» Вот это? Никто! «Ты уверен?»

Двое иль вовсе никто. «Это скверно и жалко!» Да так ли?

Полидамант[133] и троянки, боюсь я что ль, Лабеона

Мне предпочтут? Пустяки! Зачем тебе следовать вкусам

Смутного Рима? Зачем стараться выравнивать стрелку

Ложных весов? Вне себя самого судьи не ищи ты.

Есть ли кто в Риме, чтоб он... Ах, коль можно сказать бы!..

Но можно

Если на наши взглянуть седины, на жалкую нашу

10 Жизнь и на то, что теперь мы делаем, бросив орехи;

Корчим когда из себя мы дядюшек... Нет уж, простите!

Что же мне делать? Ведь я хохотун с селезенкою дерзкой[134]!

Пишем мы все взаперти — кто стихами, кто вольною речью, —

Выспренне так, что любой запыхался б и самый здоровый.

Это народу ведь всё — причесанный, в новенькой тоге,

Точно в рожденье свое, с сардониксом на пальце, весь в белом,

Сидя высоко, читать ты будешь, проворное горло

Снадобьем жидким смочив, похотливо глядя и ломаясь.

Как непристойно дрожат при этом дюжие Титы

20 С голосом сиплым, смотри, когда проникают им в чресла

Вирши и все их нутро стихом своим зыбким щекочут!