Сначала это хоть как-то отвлекало от того, что случилось, но в какой-то момент надоело. Даже мой внутренний зверь приутих. Мы больше не бросались на каждого, кто осмеливался войти в палату, не лакали еду из миски, даже позволили взять кровь на анализы. Врачи заговорили о положительной динамике, а нам просто стало скучно. Не знаю, сколько это продолжалось. День, неделю, месяц? Иногда волчица специально пугала входящих, а мне приходилось только наблюдать, как мои губы складываются в звериный оскал и изо рта вырывается рык. Обычно после этого люди уходили, только мама всегда оставалась. Поэтому пришлось ее покусать. Не знаю почему, но именно ее запах окончательно сводил зверя с ума. После этого она стала отправлять в палату Костю, сама оставаясь за дверью. Только к нему мой зверь чувствовал минимальное расположение. По крайней мере, не кидался, уже хорошо.
— Как ты? — Неизменно спрашивал мужчина, пытаясь найти что-то в моих желтых глазах.
Я, естественно, не отвечала. Сначала потому что не могла, потом, еще и потому что не хотела. Смысл? Ты сам не видишь??? Я лежу в психушке, пытаюсь загрызть свою собственную мать и очень хочу крови. Что ж, наверное, у меня все просто офигительно???
Он рассказывал новости, молчал, убеждал, что они мне обязательно помогут, а я думала о маме. Все это время она стояла за дверью и боялась. Вот только ее страх пах совершенно по-другому. Она боялась не меня, а за меня. Оказывается, это совсем разные вещи. В такие моменты мне становилось горько, хотелось плакать, но вместо этого я рычала. Дико, болезненно, зло…
Однажды в палату зашла дрожащая медсестра и, бросив на меня испуганный взгляд, положила на кровать ноутбук.
— Вас настоятельно просили посмотреть. — Дрожащим голосом проговорила она и убежала.
«Что это? Новая методика?» — Мысленно спросила я себя. Волчица зарычала, почувствовав присутствие рядом наблюдающего, но немного отступила, позволяя мне открыть ноутбук. А после этого, мы уже не слышали и не видели ничего вокруг, кроме того, что происходило на экране.
— Как это вы ничего не можете сделать? — Рассерженный Данька, чуть прихрамывая, ходил из угла в угол.
— Аля, не слышит нас, не реагирует на раздражители, мы боимся, ее человеческий мозг уже умер. — Голос старого волка я узнала сразу.
— Разве вы бывали в пограничном состоянии? — Мамины губы скривились в презрительной усмешке. — Так вот. Я вас уверяю, Альбина нас слышит и она выдержит!
Эти слова заставили меня мысленно улыбнуться, а затем Данька повернулся ко мне лицом. Одного взгляда на него мне хватило, чтобы забиться в дикой истерике. Красный бугристый шрам, перечеркивал лоб брата, уходя в глубину волос. Прикрыв глаза, я вспомнила, как плеть оплела его лицо.
