* * *
Когда до Стивена дозвонился Мак Аллертон и скомкано объяснил, что едет к доктору в особняк, Лагерфельд моментально покинул штаб и до самого конца пути не мог унять тревогу. Почему на том конце был такой странный голос? Ранен? ЧП? Беда? Случилось что-то из ряда вон? Подъезжая к дому, Стив ожидал увидеть что угодно – заляпанный кровью газон, чье-нибудь валяющееся под кустом бездыханное тело, воющую рядом подругу и протяжный стон «Спаси-и-и-ите!». Всего за какие-то пятнадцать минут он успел накрутить себя до предела – от самого портала с «Войны» уговаривал себя, что ничего страшного не произошло – но ведь звонил не кто-то чужой, звонил друг, и, значит, беда!
Беда, однако, выглядела странно: друг (не один, а целых два), оказался не убит и даже не ранен, стоял себе вполне ровно (правда, недолго), алкоголем не пах, но совершенно отчетливо пах не то безумием, не то дурманом. Второе, скорее всего, было прямым следствием первого.
– У Халка на вас стоит? Не верю! – махал руками Лагерфельд и торопил коллег пройти в дом. – Он не помог вам вспомнить, где живете? С кем живете? Эй, вы кололись этим утром?
Друзья божились, что не кололись, однако очевидным помутнением рассудка для доктора, который такие вещи умел различать с полувзгляда, совершенно точно страдали.
– Что-то пили? Ели что-нибудь необычное?
Оставленный стоять у стола Рен качался, Мак пытался прикорнуть прямо на софе в гостиной, и оба то и дело твердили, что ненавидят геев, что сенсор ловко все эти годы шифровался и что жить далее друг с другом они не намерены.
Ну, полный швах…
Не успел Стив решить, что начался самый настоящий дурдом, как выяснилось, что дурдом еще не начался. Ситуация стала патовой, когда в дверном проеме вдруг показался замотанный в простынь Эльконто – Эльконто странного цвета! В шапочке, в солнцезащитных очках и…с совершенно синей кожей.
Не успел Лагерфельд спросить Дэйна, зачем тот намазался синькой, когда тот с порога заголосил:
– Док, я там насрал у тебя под кустом. Не вини, друг, а-а-а? Не удержался, я потом объясню, ты дай лопату, я закопаю – вся простынь в дерьме, видишь?
– Под кустом насрал? – ошеломленно переспросил док.
– Он тоже… голубой…, – обреченно вздохнул Мак. – Я знал. Рен, я знал. Он слишком сладкоголосый, да, Рен? Рен?
Рен к тому моменту уже спал на ковре у стола.
День Дурака Меган ненавидела. Да и за что его любить, если в памяти одни неприятные воспоминания: намазанный клеем стул, стертые с жесткого диска клиентские базы, вытащенные из сумочки инструменты – заточки, отмычки, магниты, скрепки? Куда она – Локер – без них? Именно так по-дурацки шутили над ней у Тони – противно вспоминать. И ладно бы только у Тони – в Кину тоже старались на славу: подмешивали ей в чай сухой ликер, который чувствуешь лишь тогда, когда он уже в желудке, перепрограммировали бортовой компьютер в машине, после чего старая колымага едва не слетела в кювет, один раз выстригли на затылке треугольником волосы… Доброхоты. Юмористы фиговы.
