Джафар. Я милосерден и добр, горшечник. Но посуди сам, какую пользу я могу извлечь из своей доброты? (Принимается есть шашлык.)
Нияз отходит к Гюльджан, оба застывают в горестных позах. Тем временем водонос вынул из-за пазухи лепешку и стал разогревать ее над жаровней. Разогрев, начинает есть.
(Хватает его за шиворот.) Подожди есть, почтеннейший! Сперва следует уплатить деньги.
Водонос. Какие деньги?!
Джафар. Ты держал лепешку над моим шашлыком. А от этого она стала вдвое вкуснее и мягче! Плати! (Трясет водоноса за шиворот.)
Водонос. Великий Аллах, но я ее только над дымом.
Джафар. Раз этот шашлык мой, значит, дым над ним тоже мой! Плати!
Водонос. Но я ведь…
Насреддин(прерывая его). Нехорошо! Очень нехорошо пользоваться бесплатно чужим дымом!
Джафар. Ты слышишь, оборванец, что тебе говорит этот достойный человек?
Насреддин. У тебя есть деньги?
Водонос молча выгребает из кармана медяки, отдает Насреддину. Джафар протягивает за ними руку.
Подожди, любезнейший! Давай-ка сначала сюда свое ухо. (Звенит над его ухом зажатыми в кулаке деньгами.) Слышишь?
Джафар. Слышу.
Насреддин(возвращая деньги водоносу). Иди с миром!
Джафар. Как? Но я не получил платы!
Насреддин. Он заплатил тебе полностью. Он нюхал, как пахнет твой шашлык, а ты слышал, как звенят его деньги.
Джафар(угрожающе). Я вижу по твоей одежде, что ты чужеземец, и я… (Его обрывает рев далекой трубы.)
Али. Начинается суд эмира.
Джафар. И я бы тебе объяснил, как следует вести себя в Бухаре, если бы мне не надо было спешить! Горшечник, пойдем!
Джафар и Нияз уходят.
Насреддин(напевает).
Певцы поют для меня
И в бубны бьют для меня,
Горит душа у меня,
Потому что я человек!
(Смотрит на Гюльджан, неподвижно сидящую у водоема. И вдруг закричал, показывая в глубину водоема.) Ради Аллаха, что там такое?
Гюльджан(приоткрыв покрывало, испуганно смотрит в водоем). Что? Что ты увидел там?
Насреддин. Я вижу птицу, прекраснее которой нет в мире!
Гюльджан. Какая птица? Это лягушка!
Насреддин. Если бы все лягушки имели такие глаза и такие брови, я и сам был бы не прочь стать лягушкой… Я вижу отражение красавицы!
Гюльджан(стремительно опустив покрывало). Как тебе не стыдно смеяться над моим горем!
Насреддин. Я никогда не смеялся над чужим горем! Над своим приходилось, а над чужим никогда! Клянусь, что ростовщик не будет ласкать твоих кос! Это такая же истина, как то, что меня зовут… гм… гм… Как меня зовут? И много вы ему должны?
Гюльджан. Четыреста таньга. А у нас во всем доме осталось всего два…
