— Я из них сделаю образцово-показательный взвод,- сказал лейтенант.— В Кремле буду служить! Вот цель! Перед Новым годом ждем министра с инспекционнойпоездкой. А ты, Оладьев, путаешься под ногами.— Он кинул на меня насмешливый взгляд.— В Кремле! Понял? Ол-ладьев...
— Слушай, ты! Если еще назовешь Оладьевым, ей-богу, врежу!
Я схватил его за отвороты кителя, резко оттолкнул. Лейтенант поправил форму, полоснул холодным прищуром.
— Ладно, еще потолкуем,— с каким-то клекотом сказал он и пошел вслед за сержантом.
— Р-ряз! .. Р-ряз!.. Р-ряз!
Я вернулся в Хранилище. Сашок сидел. на досках возле электрического шкафа и курил. После яркого света его съежившаяся фигурка была едва различима.
— По-моему, сумасшедший,— сказал я, кивнув в сторону площадки.
— Нормальный, — вяло отозвался Сашок.— Ну что, пошли?
И мы снова полезли на стеллажи.
Разнобой был и в размерах ящиков, и в их раскладке на стеллажах: то тут, то там обнаруживались пустоты, ящики были брошены небрежно, вкривь и вкось — тут уж каждый стеллаж пришлось заносить в журнал, предварительно произведя замеры. Дело резко замедлилось.
К вечеру мы настолько вымотались, что еле передвигали ноги. Сашок уже не напевал и не насвистывал. От холода и пыли у нас воспалились глотки, подсел голос, мы сипели, как два алкоголика. Руки были сбиты, пальцы в порезах и ушибах.
Обессиленные, мы сели в проходе, привалившись спинами к нижнему ряду ящиков. Над нами горели мощные лампы. К запаху пыли примешивался какой-то остренько-сладковатый запашок — то ли озона, то ли фтора. Тут и там на пыльном полу видны были странные бороздки, полосочки, крючочки, которые складывались в замысловатый рисунок. Влево и вправо по широкому проезду тянулись однообразные ряды стеллажей. Черные изломанные тени искажали перспективу, в сумрачных концах Хранилища мерещились искореженные фермы, остроконечные призмы, надолбы, а сверху — серенькая кисея паутины.
— Ну, давай, напой мотивчик,— попросил я, подтолкнув Сашка локтем.
Сашок сипло откашлялся, помолчал, собираясь с духом, потом тихо затянул свое
«Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё...». В незатейливом сплетении звуков, в их спокойном, плавном чередовании ощущались северные сибирские просторы, дали без конца и края, ничем не заслоненное небо, и я подумал, что, наверное, эта открытость земли и неба не может не влиять на характер живущего здесь народа: тут и люди, должно быть, открытые, честные, прямые ... Сашок вытягивал ноту за нотой, зажмурив глаза и чуть покачиваясь в такт музыке. Мелодия возникала вольная, широкая, какая-то суровая. «Ой-ё-ё-ё-ё-ё-ё...». Я закрыл глаза и увидел низкое хмурое небо, неоглядные пространства, болотистые низины с чахлыми кустиками ольхи и корявыми березами. Услышал, как завывает ветер, дующий из синих северных далей, несущий с собой запахи студеного моря, рыбы и близкого снега, как шуршит, перекатывая мелкую прибрежную гальку, сильная полноводная река, как всплескивает на быстрине крупная рыбина и звенит висящий сплошным серым слоем над землею гнус...
