. Неистовый Эбер
[27] все горячее и решительнее писал в своей «Pére Duchesue» о том, что некие люди, которых он назвал «Предусмотрительными», приняли взятку от коалиции европейских королей и князей, чтобы задушить революцию.
В это мгновение со стороны улицы Сент-Оноре докатился взрыв дикого крика. Должно быть, толпа там опять сопровождала тележку на эшафот, к цирюльнику нации, как выразился один старик, тут же бросивший игру и пустившийся вприпрыжку вслед за толпой, которая криками, свистом, проклятьями изливала свою мстительную ненависть к кому-то — на сей раз, может быть, к спекулянтам и барыгам.
На террасе перед манежем с ним заговорила женщина. Ее только что вырвало, и она прикрывала рот платочком, чтобы не дышать на собеседника. «Гильотина, — сказала она, — погубит все установления человечности. Даже дети мои — вон они стоят под тем жиденьким каштаном — подражают палачам в своих играх. Недавно гильотинировали кошку. А в одном предместье, говорят, уличные мальчишки уже казнили кого-то из своих сверстников…»
Ах, дети, дети! Только им суждено пожать плоды кровавой борьбы и насладиться последствиями этого переворота. Он-то гораздо меньше боялся за их будущее, чем эта женщина. Почему же именно бесчувственность должна стать главным результатом революции, одушевленной пафосом высокой морали? Конечно, твердости придется проявить немало, чтобы пресечь происки врагов революции. Это будет стоить жизни еще многим людям. Но разве не сами они повинны в своей судьбе? Единственное средство от рака — это нож, хотя, конечно, я рад, что не мне приходится быть хирургом. Я бы не смог — при всем том, что ясно понимаю необходимость террора.
И на этот раз тележка двигалась со стороны Консьержери. Нет, он больше не мог выносить вида несчастных жертв, даром что был сторонник их казни. В последний раз ему понадобились все силы, чтобы заставить себя присутствовать при этом. Он только что вернулся из Арраса и в мыслях своих уже был в Понтарлье — а тут казнь Марии Антуанетты. Завтра же, он слышал, очередь Барнава…
Что же, революция и на самом деле пожирала своих собственных детей, как говорили те, кто взывал к умеренности? Надо бы ему зайти в какую-нибудь пивную, хоть как-то утолить голод и чего-нибудь выпить. Не любоваться же на все катящиеся головы подряд. Генерал Кюстин[28] и Люкс… Когда-то единомышленники, они превратились потом, с течением дел, в людей, которые хотели бы повернуть колесо истории вспять. И не о предательстве ли он с глазу на глаз хотел поведать Сен-Жюсту? Но разве не превращал он тем самым и себя в орудие террора?
