| From the past he preserved memories of careless, good-natured women, who loved cheerfully and were grateful to him for the happiness he gave them, however brief it might be; and of women like his wife who loved without any genuine feeling, with superfluous phrases, affectedly, hysterically, with an expression that suggested that it was not love nor passion, but something more significant; and of two or three others, very beautiful, cold women, on whose faces he had caught a glimpse of a rapacious expression--an obstinate desire to snatch from life more than it could give, and these were capricious, unreflecting, domineering, unintelligent women not in their first youth, and when Gurov grew cold to them their beauty excited his hatred, and the lace on their linen seemed to him like scales. | От прошлого у него сохранилось воспоминание о беззаботных, добродушных женщинах, веселых от любви, благодарных ему за счастье, хотя бы очень короткое; и о таких, - как, например, его жена, -которые любили без искренности, с излишними разговорами, манерно, с истерией, с таким выражением, как будто то была не любовь, не страсть, а что-то более значительное; и о таких двух-трех, очень красивых, холодных, у которых вдруг промелькало на лице хищное выражение, упрямое желание взять, выхватить у жизни больше, чем она может дать, и это были не первой молодости, капризные, не рассуждающие, властные, не умные женщины, и когда Гуров охладевал к ним, то красота их возбуждала в нем ненависть и кружева на их белье казались ему тогда похожими на чешую. |
| But in this case there was still the diffidence, the angularity of inexperienced youth, an awkward feeling; and there was a sense of consternation as though some one had suddenly knocked at the door. | Но тут всё та же несмелость, угловатость неопытной молодости, неловкое чувство; и было впечатление растерянности, как будто кто вдруг постучал в дверь. |
