Их вертолет, голубая «пчелка», спускался к поляне перед обширной пещерой, служившей жилищем Наставнику. Рядом, под деревьями шой с огромными пятипалыми листьями, притулилась хижина; на крыше ее, на коротком флагштоке, полоскался вымпел ООН — голубое поле с десятью золотистыми кольцами и шестнадцатью звездами, символом Большой Десятки и Независимых Миров. Саймон Дик, знал, что эта поляна, эти пещера и хижина будут его домом — долгие-долгие годы, возможно — всегда. Ведь дом — это детские воспоминания, улыбка отца и суровый взор Чочинги, теплые пальцы Чии в ладони и свист птиц-певунов… Дом — это место, где ты был счастлив. И потому, вспоминая о доме, Ричард Саймон представлял не коттедж тетушки Флори в Смоленске, на крутом днепровском берегу, не жилой блок Учебного Центра и даже не нынешнее свое жилище в Грин Ривер, штат Орегон, планета Колумбия, где ждал его верный Каа. Нет, в мыслях своих он возвращался в Чимару, в ту точку пространства и в те времена, когда все они были вместе — он, отец, Чочинга, Чия — и, разумеется, зеленый змей Наставника и его охотничьи гепарды, шаловливые Шу и Ши. Там был дом, и другого, как он полагал, не будет никогда.
Сон длился, и в счастливом своем сновидении Саймон снова видел Чочингу и отца. Наставник — высокий темный силуэт перед входом в пещеру — был озарен неяркими отблесками светильников, пылавших за его спиной. Сейчас, как и в детстве, он казался Саймону огромным, похожим на многорукого индийского демона или на древнего титана; его янтарные зрачки блестели, ноздри чутко подрагивали, темная антрацитовая грива вихрилась вокруг широкого лица. Он был нагим, если не считать обвившего бедра изумрудного змея, и от него исходило ощущение мощи и свирепой уверенной силы.
Саймон почувствовал руку отца на своем плече, услышал его голос:
— Чочинга, атэ имозу ко-тохара зеггу. Ко-тохара!
Тогда, в минувшей реальности, он не понял этих слов, не зная еще языка тайят. Но сейчас они были ясны и понятны.
— Чочинга, — промолвил отец, — я привел к тебе моего сына. Единственного сына!
Сон длился, сливаясь с воспоминаниями. Как прежде — в той, минувшей, реальности — Чочинга, грозный великан, поднял руки — все четыре руки, мощные, в буграх узловатых мышц; потом яростный блеск янтарных зрачков угас, дрогнули широкие брови, полные яркие губы растянулись в улыбке, и он запел.
Это была Песня Приветствия и Представления, которой согласно Ритуалу мужчина-тай встречает друга. Голос у Чочинги был сильный, глубокий; руки его мерно двигались в такт протяжной мелодии, он то простирал верхнюю пару перед собой, то проводил ладонями нижней по бокам, поглаживал блестящее змеиное тело, потом с неторопливостью вытягивал руки вверх и в стороны, показывая то на небеса, то на яркий солнечный диск, то на отца, то на Дика.
