— Поедем? — Взгляд темных влажных глаз Кобелино обратился к Саймону. — Мне тут такое местечко известно, хозяин! Зовется «Парадиз», крыша — веником, зато чикиты первосортные, на разноцветных простынях, пива — залейся, и крокодильи хвосты подают, копченые и тушеные… Друг мой там в вышибалах, Валека… Выпьем, попрыгаем на девочках, а заодно и обсохнем… Годится, хозяин?
Кобелино звал Саймона хозяином, и никак иначе. Такой была давняя традиция среди кланов, да и прочего населения ФРБ: раз сильный, значит — хозяин. Большой хозяин — дон, хозяева помельче — паханы и паханито, они же — бригадиры-бугры… Сильный был прав в любой ситуации, ему принадлежали власть, богатство и человеческие судьбы; он мог отнять жизнь и мог ее подарить — так, как Саймон подарил жизнь Кобелино, сделавшись его хозяином. Но не навеки, не навсегда, а лишь до той поры, пока не встретится другой хозяин, посильнее.
Что касается Пашки, Филина и Мигеля, они по-прежнему звали его братом Рикардо, но слово «брат» имело совсем иной оттенок, тот первоначальный смысл, лишенный религиозности и означавший самую тесную близость среди мужчин. Для Пашки и Филина он был братом-вождем, имевшим некие загадочные цели, о коих нельзя расспрашивать — да и не стоит, поскольку вождю лучше известно, что плохо и что хорошо. Они шли за ним, они сражались рядом и были готовы умереть — как в тот раз, на переправе через Рио-Негро, когда на них напали «черные клинки», и в другой, когда за ними увязались гаучо, и в третий, и в четвертый… Их верность не подлежала сомнению; в отличие от Кобелино они считали, что брат Рикардо — самый сильный, и если б встретился сильнейший, не стали б выбирать между гибелью и предательством.
Для Мигеля Ричард Саймон являлся ангелом с небес и звездным братом-мессией. Только Мигелю открылась частица тайны, а он — поэт, искатель истин и романтик — умел ценить доверие. И в свою очередь верил безоглядно, не требуя от Саймона ни чудес, ни вещественных артефактов или иных доказательств его галактического происхождения. Мигель уверовал сразу и полностью — в ту ночь, когда они, отбившись от «черных клинков», стали лагерем за Рио-Негро — за Негритянской рекой, как ее теперь называли. Саймону пришлось стрелять — не из карабина, из «рейнджера», так как клинков оказалось десятка четыре и двигались они подобно загонщикам, редкой широкой цепью, которую фризером не накроешь. Он перебил их всех с помощью Пашки и Филина, при скромном участии Кобелино, а после, когда его бойцы уснули, открылся Мигелю. Не мог не открыться: Гилмор т а к смотрел… Как на святого Георгия с огненной пикой, усмирителя чудовищ…
