Не с бразильцами — с бразильянами, поправился Саймон. Бразильцы обитали на Южмерике, в тридцати трех парсеках от Старой Земли, а народ, пришедший им на смену, назывался бразильянским. Правда, кое-кто, подчеркивая происхождение от чернокожих предков, говорил: я — бразилец! — и добавлял пару полузабытых ругательств на португальском. Но таких гордецов и снобов в Семибратовке не водилось, как и во всех окрестных селениях — в Марфином Углу, Колдобинах, Чапарале и Волосатом Локте.
Малыш Николай-Никколо улыбнулся Саймону беззубым ртом — уже с рук старосты Семибратова, крепкого мужика за шестьдесят, с окладистой пегой бородой.
— Хорошего парня Полюшка выродила, — пробасил он, стиснув толстыми пальцами рукоять мачете. — И ты, брат-батюшка Рикардо, хорошее имя ему придумал, крепкое. Колян! Будет пока что Колян, а возрастет да войдет в мужицкую силу, и прозвищем разживется. Так, батюшка?
Саймон молча кивнул. Народ, побольше сотни человек, присутствовавших на обряде, едва ли не все обитатели Семибратовки, потянулся из храма на улицу, шаркая по деревянным полам сандалиями и сапогами. Парни и мужчины были вооружены, и лишь местный учитель, Майкл-Мигель Гилмор, являлся исключением; он насилия не признавал и не любил оружия. В церкви остались несколько женщин — навести порядок да разобраться с церковным имуществом, а заодно проверить, не надо ли чего брату-батюшке — сготовить или постирать. Коттедж Саймона в Грин Ривер состоял на попечении роботов, и он не привык к такой заботливости, имевшей, как все на свете, хорошую и дурную сторону. За ним ухаживали, его поили и кормили и даже преклонялись перед ним — как перед священником и человеком, который владеет тайной боевого мастерства, — и это было совсем неплохо; однако множество глаз и услужливых рук — не лучшее обстоятельство сохранения чего-нибудь в тайне. В конце концов он сжег свою одежду, а драгоценный маяк и остальное имущество спрятал под алтарем со священными дарами. Туда его прихожанки не лезли, боясь совершить святотатство.
К нему протолкался Мигель. Рубаха его была распахнута, и Саймон видел рубцы шрамов, сизые на темной коже, — шесть длинных отметин бича, пересекавших живот и грудь. Еще шесть красовались у Гилмора на спине.
— Мои поздравления, брат Рикардо. — Голос Мигеля был глубоким, звучным, хоть сам он не мог похвастать богатырской статью. — Первый младенец, коего вы окрестили… Правда, свершенный вами обряд показался мне несколько странным.
