— Один британец сказал, что нас бы сюда не пустили, если бы здесь не было кого-то вроде смотрителя, — Лукас передал бокал с шампанским. — Зато Калифорния, я полагаю, не парится по этому поводу.
А жаль. Я вздохнул, вглядываясь в золотые пузырьки в моём бокале.
— Не мог бы ты найти чего-нибудь покрепче?
Он поморщился.
— Да я ищу, ищу. Но сейчас, пей либо это, либо коньяк Волчицы.
Я всегда буду предпочитать шампанское семейному пойлу.
— А где она вообще?
— Высасывает мозг из местных детей, будь уверен, — пробубнил он, и я усмехнулся, потому что это было вполне возможно.
Он допил свой бокал в четыре быстрых глотка.
— Хотя, нет. Она, скорее всего, распродаёт нашу королевскую сперму.
Одна из принцесс Иордании, беседовавшая неподалёку с другом, побледнела от слов брата и поспешила удалиться.
Я тряхнул головой, зато он нисколько не смутился от того, что был услышан на вечеринке за обсуждением семенной жидкости.
— Жаль, убийство матери считается в штатах преступлением.
На его лице нарисовалась кривая ухмылка, очаровавшая слишком многих женщин Эйболенда.
— И всё же, давай рискнём и тут же покинем страну. Наши договорённости с Вашингтоном касательно экстрадиции в силе?
Если подумать, то я не мог вспомнить случая, когда кто-то был экстрадирован из Эйболенда обратно в Соединенные Штаты. Я собирался ему сказать это, когда он еле слышно зашипел, а его лицо стало абсолютно серьёзным:
— Черт, какого хрена?!
Ему не пришлось объяснять свой разворот на сто восемьдесят градусов. Только одна вещь могла вызвать у моего брата столько отвращения. И прямо сейчас она плавно направлялась к нам в облегающем чёрном платье, больше подходящем для кого-то моложе её лет на сорок.
— Не смей, — пригрозил я.
Но Лукас, разумеется, посмел. Он сбежал в противоположном направлении так элегантно, насколько это было возможно. Теперь только мне предстояло встречать единственного человека, способного подчинить себе нас обоих.
Когда мать подошла ко мне совсем близко, то выдала – лучше всего было бы описать это как – счастливый, но совершенно зловещий выдох:
— Что это, виртуальный буфет? — и как минимум в двадцатый раз за вечер я спросил себя, почему все другие, присутствовавшие здесь женщины за шестьдесят, одетые в скромные, но элегантные инкрустированные платья, хотели подчеркнуть этим свой высокий статус, а моя мать выбрала то, что подчеркивало её отчаянные старания выглядеть молодой.
Я прекрасно понимал, на что она намекала. Но, чёрт, это был даже не намёк, потому что почти половина из того, что она весь день говорила Лукасу и мне, было вульгарными замечаниями о присутствующих женщинах. Тем не менее, я не хотел, чтобы она видела, как меня всего передёргивало в этот момент. Почему моя мать не феминистка, а королевская сутенёрша?
