Он не помнил и того, что кто-то сказал ему о планете, которая, как они надеялись, будет им принадлежать. Она кружилась по низкой орбите вокруг маленького оранжевого диска Грумбриджа 1618 — по крайней мере, по меркам Солнечной системы. По предварительной оценке капитана, ее орбита была несколько неправильной формы, но минимальное расстояние от звезды составляло менее десяти миллионов миль. Достаточно близко. Достаточно тепло. Телескопы показывали, что на планете есть океаны и леса, рассеивая прежние сомнения капитана, поскольку ее орбита не могла заморозить ее даже на максимальном удалении от звезды или сжечь на минимальном — иначе леса не могли бы вырасти. Спектроскопы, термопары, филарометры показали больше; приборы летели впереди корабля, который был уже на орбите, преодолевая последний дюйм своего пути на ракетных двигателях. Атмосфера была пригодна для дыхания, так как папоротниковые леса поглощали яды и выделяли кислород. Гравитация была больше земной — наверняка тяжкое бремя для первого поколения, и большое количество проблем с болями в ногах и пояснице для многих последующих — но это можно было пережить. Мир был приемлемым.
Маршан ничего не помнил ни о том, как он узнал об этом, ни о посадке, ни о том, как поспешно и радостно открывали анабиозные камеры, о пробуждении колонистов, о начале жизни на планете... он знал лишь, что в какой-то момент обнаружил, что лежит, скорчившись, на мягком, теплом холме, и, посмотрев вверх, увидел небо.
Над ним склонились вытянутые волосатые губы и нависающие надбровные дуги шимпанзе. Маршан узнал того молодого парня, Фергюссона.
— Привет, — сказал он. — Как долго я был без сознания?
Шимпанзе смущенно сказал:
— Ну... вы, собственно, вовсе не были без сознания. Вы... — его голос замер.
— Понятно, — сказал Маршан и попытался встать. Он был благодарен своему телу, с крутыми плечами и короткими ногами, поскольку мир, в котором он оказался, обладал чересчур мощным тяготением. От усилий у него закружилась голова. Бледное небо и легкие облака завертелись вокруг него; он почувствовал странные вспышки боли и удовольствия, вспомнил вкус, которого никогда не пробовал, ощутил радости, которых никогда не знал... С усилием он подавил в себе остатки обезьяны и сказал:
— Ты хочешь сказать, я был... как это называется? Нестабилен? Смит не вполне удался.
Но ему не требовалось подтверждение Фергюссона. Он знал; и он знал, что следующий провал в сознании будет последним. Черни его предупреждал. Фосфолипиды, так, кажется? Пора было возвращаться домой...
